Следак 3
Шрифт:
Хотелось бросить ему в лицо все, что я о нем думаю, а еще лучше заехать кулаком, но я стиснул зубы, расслабил пальцы рук и спокойно произнес:
– Всего доброго, товарищ майор. С праздником вас, – после чего свернул в сторону дальней лестницы.
Остаток выходных я провалялся дома с котом в обнимку. Вставал лишь для того, чтобы выпить горячий чай с медом. После праздничного гуляния на морозе простыл и теперь мучился с горлом. Но ко вторнику полегчало, поэтому пришлось идти на службу.
На этаже бушевали
Капитолина, когда я к ним заглянул, отмахнулась от меня, как от очередного навязчивого посетителя, бросив, что оперативки не будет, и я пошел по коридору дальше.
В нашем закутке царили тишина и покой. Как-то так получилось, что мы с Журбиной остались вдвоем. И да, я не считал себя виноватым в переводе Левашова, он сам стал причиной своих бед. Я его не провоцировал красть у меня удостоверение и начинать тем самым войну. Сам ее развязал, сам продул финальное сражение, вот пусть теперь и огребает.
Да, я не праведник, но и без причин никого не трогаю. Понятное дело, не все мои удары ответные, приходится наносить и превентивные, но ведь сами напрашиваются. Не мешайте мне – целее будете. Черт возьми, я просто пытаюсь выжить в чужой для меня стране и найти путь ее покинуть. И я давно бы уехал, если бы процесс выезда за границу не был доведен здесь до маразма. Так что сами виноваты.
Резко прозвучавший звон вырвал меня из воинственных мыслей. Вздрогнув, я огляделся и увидел на полу разбитую вазу. Вот это меня торкнуло – даже не заметил, как швырнул ее в стену.
– Пиши объяснительную! – мое внимание от разлетевшихся по кабинету осколков на себя перетянула Грачева. Она ввалилась в мой кабинет, подбоченилась и с ходу принялась сулить мне всяческие неприятности, начиная паршивой характеристикой, заканчивая исключением из комсомола.
Я недоуменно слушал ее, раздумывая, на кой сдалась ей эта чертова ваза, и чего она так из-за нее взъелась, заодно, блуждал по ее фигуре взглядом.
– Не думай, что твоя выходка на демонстрации сойдет тебе с рук! – повела она перед моим лицом наманикюренным пальчиком. Видимо, концентрацию проверяла.
Стало яснее. Дело было не в разбитой вазе. Это комсорг с воскресенья все отойти не может. Да и, вообще, какие-то мы с ней оба нервные стали: я вазами кидаюсь, она орет, как не в себе.
– Нам нужно расслабиться, – обратил я свои мысли в слова.
Грачева сбилась.
– Что нам надо? – переспросила она.
– Расслабиться, – пришлось повторить.
– Ах расслабиться, – комсорг втянула побольше воздуха, чтобы вдарить по мне со всей силой голосовых связок. Но я ее опередил. Притянул девушку к себе и впился поцелуем в ее губы.
Канцелярские принадлежности полетели на пол к осколкам от вазы, когда я посадил ее на стол, и придали обстановке еще больше хаоса. Далее к ним присоединились оба пиджака, затем женские туфли, колготки и трусики. Продолжать захламлять кабинет мы не стали. Уже не было сил сдерживаться.
– Думаешь, никто не слышал? – спросила она, когда пришла в себя.
– Без понятия, – выровняв дыхание, ответил я.
Комсомольская активистка оказалась горячей штучкой. Вот так бы свои собрания проводила, глядишь, я бы их не пропускал.
– Это было неправильно, – принялась она морализаторствовать.
– Ожидал услышать «потрясно», но да ладно, – я отвалился от стола и начал приводить одежду в порядок.
– Обиделся? – девушка попыталась заглянуть в мои глаза.
– Еще как, – не стал я уверять ее в обратном. – Спрошу с тебя как-нибудь компенсацию за моральный вред.
– Хорошо, спроси, – прикусив губу, она улыбалась.
– Подожди, не слезай, – остановил я ее. – Сейчас туфли подам.
Грачева посмотрела вниз и только теперь увидела раскиданные по полу осколки от вазы.
– Это мы ее разбили? – потрясенно спросила комсорг.
– Ага, в порыве страсти, – я ухмыльнулся.
Девушка смутилась. Поэтому расставание вышло скомканным. Грачева спешила покинуть гнездо разврата.
Закончив приводить себя в порядок, я занялся кабинетом. Открыл окно на проветривание, достал веник и приступил к уборке.
Скрыть следы успел вовремя.
Зашла Журбина, окинула кабинет всеподмечающим взглядом, к чему-то принюхалась, с подозрением осмотрела меня с ног до головы, поморщила лоб, слегка тряхнула головой и, наконец, пришла к выводу, что ей показалось.
– Ты уже знаешь, что тебя поставили десятого на дежурство? – спросила она.
– Теперь знаю, – не особо радостно отозвался я. Опять мною закрыли дыру, прям, повторяю судьбу Кривощекова.
– Так вот, Альберт, – Журбина придала голосу строгости. – Очень тебя прошу ни во что не вмешивайся. Не устраивай в городе погонь, ни в кого не стреляй и по возможности не покидай пределы здания, а еще лучше, своего кабинета. Решается вопрос об утверждении меня в должности и мне не нужны новые проблемы. Ты меня понял?
– Вполне, – кивнул я. – Обещаю, что дежурная смена будет выковыривать меня из кабинета. По собственной воле я отсюда ни за что не выйду.
– Тааак! – в голосе начальницы прорезались гневные нотки. – Вот этого не надо! Не смей доводить мою просьбу до абсурда! Я просто прошу тебя отдежурить в кои-то веки спокойно!
– Людмила Андреевна, расслабьтесь, все будет хорошо, я приложу к этому все усилия.
Несмотря на мои искренние заверения, начальница застонала.