Шрифт:
Глава 1
– Бери что дают и не выеживайся!
– Ты сказала выбирай, я и выбрал «Миру-Мир», – немного развернувшись, я прикрыл корпусом плакат от посягательств Грачевой, нашего комсорга, которая пыталась провести рокировку.
– Да это было из вежливости! Ты должен был взять «Слава Ленинскому комсомолу!». Он больше в два раза! Как я его, по-твоему, понесу?!
– С комсомольским задором, – подсказал я ей.
– Ну что у вас там?! Все готовы?! – мощный бас полковника Мохова накрыл гомонящую вокруг толпу сотрудников райотдела, тех, кому посчастливилось
По непонятной прихоти начальства я сегодня оказался среди них, а не на дежурстве или, еще хуже, в оцеплении. Вот и думаю с чего вдруг заслужил такое поощрение. Правда, сомнительное. Продрог уже весь, целый час своей очереди ждем.
– Тогда стройтесь в колонну и выступаем! – прозвучал долгожданный приказ начальника РОВД, который должен был ее возглавить, и мы к всеобщей радости сдвинулись с места.
Мерзли мы в самом центре города, куда нас доставили на служебных рафиках. Выгрузили среди таких же счастливчиков и Грачева принялась выдавать всем плакаты.
Сперва мне удавалось лавировать в толчее, избегая почетной миссии таскания громоздкой тяжести. Но опыта в таких играх у комсорга оказалось поболее моего, и в конце концов я был схвачен. К тому времени у Грачевой осталось нераспределенными лишь два плаката. Большой и тот, что поменьше. Разумеется, я выбрал второй.
– Чапыра, имей совесть! – не отставала от меня комсорг.
Из-за наших разборок мы с ней оказались в конце колонны, что уже втягивалась на главную улицу города. С обеих ее сторон нас приветствовало множество людей, размахивая красными флажками, а где-то впереди играла торжественная музыка.
– Так я ее имею, регулярно, – ответил я, поднимая плакат, как можно выше, чтобы Грачева до него не допрыгнула. Свой она держала вниз головой, уверяя, что он для нее тяжелый.
– Ты обязан мне подчиняться! – признавать поражение комсорг походу не умела.
– Я сказал стоп-слово, – попытался я отшутиться, но она, ожидаемо, не поняла, о чем я толкую, и продолжила наседать. – И что я буду с этого иметь? – посмотрел я на нее задумчиво.
Форменный берет из-под которого выбивались светлые локоны, ей явно шел. Чистая, без единого изъяна кожа, голубые глаза, что сейчас сияли от гнева, плавная линия губ. А вот оценить по достоинству фигуру из-за кроя казенного пальто не получалось, так что пришлось полагаться на память, которая тут же нарисовала мне приятные округлости и стройные ножки комсорга.
– Вау! Да ты у нас красотка, – вынес я вердикт.
– Чапыра, ты пил что ли? – ее лицо разрумянилось и явно не от легкого морозца, что третировал нас с самого утра.
– Я пьян любовью, – вспомнилась где-то слышанная фраза. – На, держи, уговорила, – с этими словами я вручил ей свой плакат.
И понесла комсорг два плаката. Буквально пару шагов. Быстро опомнилась. Смахнула смущение, мобилизовалась и огрела меня по филейной части большим плакатом. Выше просто поднять не смогла.
– Ну, не на людях же, – подмигнул я вновь начинающей краснеть комсоргу. – Но намек понял, – ухмыляясь, я забрал у нее «Славу Ленинского комсомола».
За следующий час, что мы шествовали по проспекту в колонне я замерз окончательно,
Счастью участвовать в демонстрации наравне с остальными советскими гражданами, а не стоять в оцеплении, охраняя общественный порядок, сотрудники милиции, и присоединившееся к ним следствие, были обязаны инициативе областного управления органов внутренних дел. Высокое начальство посчитало, что милиции нужно быть поближе к народу, а еще лучше влиться в его ряды, чтобы плечом к плечу отпраздновать Великий День.
– У меня скоро уши от мороза отвалятся, – с этими словами Скворцов достал из-за пазухи фляжку и приложился к ней губами.
Шапка-ушанка, что входила в зимний комплект обмундирования, в завязанном виде уши не закрывала.
– Ну-ка быстро прекратить! – зашипела из-за его плеча Грачева.
– Это чай, – успокоил ее Вадим.
– А пахнет не чаем! – не поверила та.
– У тебя с обонянием просто проблемы, – предположил Скворцов.
– Нет у меня никаких проблем, а вот у тебя и твоего дружка будут! – воинственно пообещала нам Грачева.
– А я тут при чем? – опешил я. – Я, между прочим, плакат за тебя тащу, и только что с твоей стороны подвергался сексуальным домогательствам, – напомнил я комсоргу.
Скворцов подавился «чаем» и закашлялся. Пришлось стучать ему по спине.
– Мы обсудим твое поведение на ближайшем комсомольском собрании! – комсорг покраснела, как рак при варке.
– Может просто переспим? – попытался я разрулить ситуацию.
Скворцов ржал, пытаясь при этом не произносить ни звука, позабыв про плакат, который опасно накренился над Грачевой.
– Что там у вас? Совсем охренели?! – к нам развернулся нагруженный ликом вождя революции Курбанов.
– Они бухие! – заложила Скворцова комсорг и меня заодно приплела.
Курбанов, не разбираясь, покрыл всех матом и, продемонстрировав кулак, отвернулся.
– Нехорошо обманывать начальство, – попенял я комсоргу.
Та в ответ фыркнула и еще выше задрала свой острый подбородок.
Наконец-то мы это сделали – прошли путь от начала до конца. И остановились черте где.
– Где машины?! – непонятно кого-то конкретно или всех скопом спросил Мохов, так как при этом он крутился словно волчок оглядывая окрестности.
Рафиков поблизости не наблюдалось. Хотя могли бы заранее подогнать к месту выхода из парада.
От холода у всех уже губы посинели. Даже у тех, кто спасался горячительными напитками.
Мохов вышагивал туда-сюда-обратно и матерился.
– Можно мы уже домой пойдем? – раздались первые робкие просьбы.
– Никто никуда не расходится! – опередила Грачева начальника, который уже замахнулся рукой, чтобы всех громогласно отпустить. – Вы отвечаете за выданные вам плакаты! Я не намерена одна их здесь сторожить! – комсорг обвела толпу недовольных сотрудников милиции гневным взором.