Следопыт, или На берегах Онтарио(изд.1978)
Шрифт:
Мэйбл тоже тревожилась, однако новизна впечатлений и доверие к своему защитнику помогали ей сохранять самообладание, которого она, может быть, лишилась бы, если б больше понимала всю серьезность положения или лучше была знакома с беспомощностью человека, осмелившегося бросить вызов мощи и величию природы.
– Это и есть перекат, о котором вы говорили? – спросила она Джаспера.
– Да, он самый, и я очень прошу вас довериться мне. Мы только недавно знакомы, Мэйбл, но в наших суровых условиях один день иной раз идет за несколько… Мне кажется, я уже много лет вас знаю.
– И у меня такое чувство, Джаспер, словно вы мне не чужой. Я целиком полагаюсь на ваше умение и на ваше желание все для меня сделать.
– Не будем же терять мужества! Эх, зря Следопыт ведет лодку посредине реки! Протока проходит ближе, к восточному берегу. Но кричать ему бесполезно, он все равно не услышит. Держитесь же крепче, Мэйбл, и ничего не бойтесь!
В тот же миг стремительным течением их увлекло
– Все в порядке, Мэйбл, – радостно объявил юноша. – Опасность миновала. У вас и в самом деле есть надежда еще этой же ночью встретиться с отцом.
– Слава богу! И этим великим счастьем мы обязаны вам, Джаспер!
– Мне и Следопыту в равной мере… Но куда же делась вторая лодка?
– Что-то белеет на воде вблизи от меня. Уж не лодка ли наших друзей?
Несколько взмахов весла, и Джаспер подгреб к таинственному предмету. Это и в самом деле была вторая лодка, перевернувшаяся кверху дном. Как только это стало очевидным, юный матрос принялся искать потерпевших и, к большой своей радости, увидел Кэпа – течением его сносило прямо на них. Старый моряк не столько боялся утонуть, сколько попасть в руки дикарей. Не без труда удалось втащить его в пирогу, и поиски на этом закончились: Джаспер был уверен, что Следопыт предпочтет вброд перейти неглубокую протоку, чем расстаться с любимым ружьем.
Остаток пути был короток, хотя наших странников угнетали тревога и окружающая темнота. Спустя немного времени они услышали глухой рокот, напоминающий раскаты отдаленного грома, за которым следовал шум и плеск откатывающейся воды. Джаспер пояснил своим спутникам, что это слышен прибой на озере. Вскоре показалась низкая волнистая гряда отмелей, и к одной из них, образовавшей бухту, лодка направила свой бег и бесшумно скользнула на прибрежную гальку. Затем они быстро шли куда-то и Мэйбл с трудом понимала, что с ней происходит. А спустя несколько минут пройдены были сторожевые посты, перед путниками распахнулись ворота, и Мэйбл очутилась в объятиях незнакомца, который назывался ее отцом.
Глава VIII
Земля любви и тишины,
Где нет ни солнца, ни луны,
Где ласковый поток бежит,
Где горний свет на всем лежит.
Мир призраков. Он погружен
В спокойный, бесконечный сон.
Долог сон усталого путника, когда после испытаний и опасностей дороги обретает он желанное убежище и сладостный покой. Мэйбл только еще поднялась со своего убогого сенника – ибо на какое еще ложе может рассчитывать дочь сержанта в отдаленной пограничной крепости, – а уже весь гарнизон, послушный призыву ранней зори, построился на учебном плацу. Сержант Дунхем, на чьей обязанности лежал надзор за всеми этими обычными повседневными делами, как раз завершил утренние занятия и уже подумывал о завтраке, когда его дочь, покинув свою комнатку, вышла на свежий воздух, ошеломленная и обрадованная своеобразием и безопасностью своего нового положения, с сердцем, преисполненным благодарности.
Осуиго был в описываемое время одним из последних форпостов английских владений на Американском континенте. Здесь только недавно была построена крепость, в которой разместился батальон шотландского полка, и куда после его прибытия в эту страну влилось много местных жителей. В силу этого новшества отец Мэйбл и занял в гарнизоне скромный, но ответственный пост старшего сержанта. В крепости служило также несколько молодых офицеров, уроженцев колонии. Как и многие сооружения такого рода, форт был рассчитан на то, чтобы отражать набеги дикарей, но вряд ли мог бы устоять против правильной осады. Перевозка тяжелой артиллерии в эти отдаленные места была сопряжена с такими трудностями, что самая эта возможность, как маловероятная, не была принята в расчет инженерами, строившими этот оборонительный пункт. Здесь имелись бревенчатые бастионы, засыпанные землей, сухой ров, высокий палисад, довольно обширное учебное поле и деревянные казармы, служившие одновременно жильем и укреплениями. На площади стояло несколько легких орудий, которые можно было переносить с места на место, где бы ни возникла надобность,
Когда Мэйбл покинула свою удобную, стоявшую на отшибе хижину, куда с разрешения начальства поместил ее отец, и вышла на свежий воздух, она оказалась у подножия бастиона, который, казалось, приглашал ее наверх, чтобы бросить взгляд на то, что еще вчера было скрыто ночною темнотою. Взбежав по склону, поросшему дерном, легконогая жизнерадостная девушка оказалась на вышке, откуда словно на ладони открылось ей то новое, что отныне ее окружало.
К югу простирался лес, где она провела столько томительных дней и пережила так много опасных приключений. От крепостного палисада его отделяло широкое открытое пространство, опоясывающее форт кольцом. Еще недавно здесь росли деревья, которые пошли на постройку крепостных сооружений. Этот гласис [35] – ибо таково было стратегическое назначение вырубки – занимал площадь в сотни акров, но уже за его пределами исчезали всякие признаки цивилизации. Далее, куда ни кинь глазом, тянулся лес, тот нескончаемый дремучий лес, который был теперь так знаком Мэйбл, с его затаившимися лоснящимися озерами и сумрачными буйными ручьями, со всем богатством и щедростью первозданной природы.
35
Гласис — наружный пологий скат земляного вала крепости.
Обернувшись в другую сторону, наша героиня почувствовала, что щеки ее коснулось свежее дыхание ветра – впервые, с тех пор как она покинула далекое побережье. И тут ей представилась новая картина; хоть Мэйбл и была к ней подготовлена, от неожиданности она вздрогнула, и легкий возглас восхищения сорвался с ее уст, в то время как глаза жадно впитывали всю эту красоту. На север, восток и запад, по всем направлениям – короче говоря, во всю половину открывшейся перед ней панорамы – зыбилось озеро. Вода здесь была ни зеленоватого оттенка стекла, который так характерен для американских водоемов,ни темно-голубого, как в океане; скорее она отливала цветом янтаря, что, однако, не мешало ей быть прозрачной. Нигде – до самого горизонта – не видно было земли, кроме ближнего берега, который тянулся направо и налево непрерывным контуром леса, с широкими заливами и невысокими мысами и отмелями. Местами берег был скалистый, и, когда медлительная сонная вода заливала его гроты и пещеры, оттуда раздавались гулкие звуки, напоминавшие отдаленные раскаты орудийного выстрела. Ни один парус не белел на поверхности озера, ни одна крупная рыбина не играла на его груди, и даже самый пристальный и долгий взгляд напрасно искал бы на его необъятных просторах хотя бы малейших следов человеческого труда или корысти. Бесконечные, казалось, лесные пространства граничили здесь с необъятной водной пустыней. Казалось, природа, задумав создать грандиозное, поставила две свои главные стихии в смелом контрасте друг подле друга, презрев другие, более мелкие эффекты, и умиленный наблюдатель с восторгом переходил от созерцания широкого лиственного ковра к еще более обширному зеркалу воды, от неумолчных, но тихих вздохов озера – к священному покою и поэтическому уединению леса.
Бесхитростная, как и любая обитательница глухого захолустья этой отдаленной колонии, наивная и простодушная, как и всякая милая и добрая девушка, Мэйбл Дунхем не лишена была чувства поэтического и умела наслаждаться красотами нашей земли. Хоть она, можно сказать, не получила никакого образования, ибо девушки ее страны в те далекие дни получали лишь самые начатки знаний, она была более развита, чем обычно бывают развиты молодые женщины ее круга, и делала честь своим наставникам. Вдова штаб-офицера, однополчанина Томаса Дунхема, взяла девочку к себе после смерти ее матери, и под присмотром этой женщины Мэйбл приобрела некоторые вкусы и понятия, которые иначе навсегда остались бы ей чужды. В семье своей покровительницы она занимала положение не столько служанки, сколько скромной компаньонки, и результаты этого сказались на ее манере одеваться, на ее речи и даже чувствах и восприятиях, хотя ни в чем она, возможно, и не достигала уровня дамы из общества. Утратив более грубые черты и привычки своего первоначального состояния, она вместе с тем и не приобрела светского лоска, который мог бы помешать ей занять в будущем то положение, какое, по-видимому, было предначертано ей случайностью рождения и достатка. Все же остальное примечательное и самобытное в ее характере было у нее от природы.
При названных обстоятельствах читатель не должен удивляться, узнав, что Мэйбл разглядывала открывшуюся перед ней картину с чувством наслаждения более высоким, чем обычное удовольствие. Она воспринимала красоты пейзажа, как восприняло бы их огромное большинство, но наряду с этим чувствовала и его величие, и его поэтическое одиночество, и торжественное спокойствие, и красноречивое безмолвие – все то, чем очаровывает нас девственная природа, еще не потревоженная трудами и борьбой человека.
– Как красиво! – невольно воскликнула она, с наслаждением вдыхая свежий воздух, живительно действовавший ей на душу и тело. – Как красиво и вместе с тем как необычайно!