Следопыт
Шрифт:
В следующий момент охотники, то есть охранная стража, проводник и дон Мануэль, вбежали в палатку, не помня себя от тревоги. Дон Мануэль, казалось, был в ужасном отчаянии: он упрекал себя во всем случившемся.
Дон Торрибио подошел к нему и сказал:
— Успокойтесь, сеньор, все обошлось благополучно! Никто не ранен, ваши дамы не пострадали: ягуары убиты.
Дон Мануэль с минуту стоял, окаменев, не в силах произнести ни слова, затем воскликнул:
— Лоцман, как мне отблагодарить вас! — Он весь дрожал от волнения. — Помните одно, что бы ни
После этого события нечего было и думать продолжать с рассветом путь: дамы, едва оправившись от ужасного потрясения, были еще так слабы и взволнованы, что не могли пуститься в дорогу. Им необходим был полнейший отдых, по крайней мере в течение нескольких часов. Для безопасности бивуак был перенесен на другое место. Обращение дона Мануэля к молодому человеку сразу заметно изменилось; холодный, сдержанный, порой даже надменный, он сделался теперь ласков, предупредителен и относился к нему, как к равному.
Тотчас после завтрака дон Мануэль предложил сигару дону Торрибио и, закурив сам, посоветовал дамам пойти отдохнуть, а молодого человека пригласил проехаться немного по лесу и кстати поохотиться, чем Бог пошлет.
В сопровождении Пепе Ортиса и одного из людей, конвоировавших караван, наши охотники выехали верхами из лагеря и углубились в чащу леса. Охота началась почти с первых шагов; дичи было так много, что к полудню, когда нестерпимый зной принудил охотников остановиться их сумки были уже полны.
Охотники спешились на прелестной прогалинке у светлого ручья; наемный провожатый был отослан с битой дичью в лагерь, только Пепе Ортис остался при охотниках, чтобы стеречь лошадей и охранять сон господ, если бы им вздумалось предаться сиесте 19 .
Дон Мануэль уселся на траву и жестом пригласил дона Торрибио последовать его примеру.
С минуты их отъезда из лагеря они говорили лишь об охоте. Теперь же, оказавшись с глазу на глаз (Пепе Ортис растянулся на траве в некотором отдалении, чтобы не стеснять их своим присутствием), они могли разговаривать свободно.
19
Сиеста — знойное время дня в Америке, когда все предаются ленивому ничегонеделанию. В Америке слово сиеста равносильно итальянскому dolcefarniente, «приятное ничегонеделание». — Примеч. автора.
Раскурив сигару, дон Торрибио передал дону Мануэлю свою зажигалку мачеро, чтобы и он закурил. Мачеро этот был из чистого золота, замечательной художественной работы: дон Торрибио заплатил за него громадные деньги в Париже. Раскурив сигару, дон Мануэль принялся внимательно рассматривать эту прелестную вещицу и затем, возвращая ее молодому человеку, сказал:
— Этот мачеро — редкая и ценная вещица и должен стоить очень дорого! Тут одного золота больше чем на пять унций. А какая тонкая работа! Теперь уже не делают таких вещей здесь в Мексике.
— Да, эта вещь не здешней работы: она куплена в Париже у знаменитого мастера и стоила десять унций — то есть восемьсот пятьдесят франков на французские деньги.
— Эге! — усмехнулся дон Мануэль. — Видно, лоцманство здесь, у берегов Калифорнии, дело прибыльное, если вы можете себе позволять такие дорогие прихоти.
— Я, право, не знаю, сеньор, насколько прибыльно лоцманское дело здесь, у берегов Калифорнии, или в каком-либо другом месте!
— Как же так, когда вы сами лоцман?
— Я?! — воскликнул, смеясь, молодой человек. — Нет, я никогда им не был! Единственное судно, которое я проводил в качестве лоцмана, было то, на котором находились вы в качестве пассажира!
— В таком случае, примите мои поздравления. Для первого раза вы прекрасно справились со своей задачей: без вас мы непременно все погибли бы!
— Не знаю, сеньор. Во всяком случае, я очень счастлив, что случай помог мне оказать вам услугу.
— Скажите прямо, спасти нам жизнь, сеньор! — любезно поправил его дон Мануэль. — Но вы говорите о случае, — разве вы не житель этой деревушки?
— Я? — беспечно и весело отвечал дон Торрибио. — Нет! Я такой же чужой человек в этой стране и такой же путешественник, как и вы! Гроза загнала меня тогда в тот пуэбло всего за несколько часов до прихода туда вашего судна!
Некоторое время длилось молчание: дон Мануэль размышлял о чем-то.
Дон Торрибио с легкостью перенес этот допрос: ему нечего было скрывать. После всего, что случилось, инкогнито мешало ему завязать с доном Мануэлем близкие отношения.
Между тем, после минутного молчания, дон Мануэль, как бы угадав мысли молодого человека, покачивая головой, с видом полнейшего добродушия, которое даже тронуло дона Торрибио, продолжал:
— Да, да, это бывает! Человек молод, характер слегка экзальтированный, жаждущий приключений. Начитавшись, быть может, французских романов, он пожелал осуществить прочитанное, стать героем окутав тайной свое имя. Но события идут своим порядком, осложняются, — и вот настает день и час, когда спохватываешься, что действительная жизнь предъявляет кое-какие требования, которых мы раньше не предвидели. Тогда-то это необдуманно принятое инкогнито начинает тяготить: мы почти сожалеем, что навязали его себе, и рады были бы от него отделаться при случае.
Дон Торрибио весело расхохотался.
— А! — сказал его собеседник с легкой улыбкой. — Значит, я угадал?!
— Почти! — весело отозвался молодой человек. — Но должен вам признаться откровенно, кабальеро, что во всем этом не было ничего предумышленного с моей стороны. Первая наша встреча, как вы, вероятно, помните, состоялась при столь необычных обстоятельствах, что я предпочел сохранить инкогнито в ваших глазах, будучи в полной уверенности, что вы сейчас же покинете ту деревушку, и что наше знакомство тут же прекратится!