Следопыт
Шрифт:
— О, мы еще увидим их! Ведь эти ягуары всегда любили возвращаться на те места, где были раньше!
— Прекрасно, но что мы будем делать теперь? Погода портится, все предвещает бурю, — и оставаться здесь нет никакой возможности!
— Здесь не более мили до форта Сан-Мигель! Стоит только подняться опять в гору и ехать по большой дороге, с которой мы свернули сюда.
— Наши кони сильно утомлены; ведь эти черти, ягуары, трое суток гоняют их!
— Да, это правда! В таком случае спустимся вниз: там, на берегу, на расстоянии нескольких ружейных выстрелов, должна быть рыбацкая деревенька.
— Знаю, я ее видел за несколько минут до заката солнца, когда ночь не успела еще окутать весь берег. Но я теперь не помню, в каком именно направлении находится это
— Я тоже ничего не знаю об этом, — сказал Пепе Ортис, — а потому самое разумное будет, если мы вернемся в чащу леса и там построим хакаль 2 .
— Хм! Эта мысль мне совсем не нравится! — с усмешкой сказал дон Торрибио.
— Эх, черт возьми, брат! Ведь уж в лесу, конечно, не то, что дома на печи! Но однако ночь не целый век; и не увидишь, как пройдет!
1
Пуэбло — деревня.
2
Хакаль — хижина, крытая пальмовыми листьями.
— Что делать! — сказал молодой человек, по-видимому, весьма недовольный перспективой провести ночь в лесу в такую непогоду. — Проклятые ягуары! — пробормотал он и уже повернул коня, когда к ним неожиданно подскакал третий всадник.
Остановившись подле них, он вгляделся в их лица при свете своей сигары, затем почтительно раскланялся с доном Торрибио и сказал:
— Сеньор, mi amo 3 , зачем вам трудиться строить хакаль, который не в состоянии укрыть вас от непогоды, когда всего в нескольких шагах отсюда есть пуэбло, где в каждой хижине, начиная с моей, вы найдете и теплый ужин, и надежный кров?! Смотрите, с этой погодой шутить нельзя! Верьте слову Педро Гутьерреса, — так зовут меня, — это не простая буря, а настоящий ураган; уж я не ошибусь, не бойтесь!
3
Мой господин (исп.).
— Я нимало не сомневаюсь в том, что вы правы, сеньор Педро Гутьеррес! — отвечал дон Торрибио. — Но до пуэбло еще далеко, а наши кони совсем устали!
— Далеко?! — воскликнул с удивлением вновь прибывший. — Да здесь не больше десяти минут езды!
— Неужели?! Разве это так близко?
— Да, и если вашей милости будет угодно, я провожу вас туда!
— К черту этот хакаль, вперед!
Гутьеррес не обманул; действительно, менее десяти минут спустя наши путники въезжали в селение и как раз вовремя успели укрыться от непогоды в хижине гостеприимного человека, которого послала им судьба.
Немногочисленное население этой забытой и заброшенной деревеньки занималось исключительно рыболовством, или, если сказать правду, то главным образом контрабандой. Это столь незаметное и жалкое местечко вело таким путем торговлю с Францией, Англией и Соединенными штатами на громадные суммы. Все обороты производились здесь через посредство береговых судов вместимостью от ста до двухсот тонн. Только такие суда могут без особого риска подходить к этому берегу, далеко небезопасному вследствие многочисленных мелей, рифов и сыпучих песков, преграждающих путь судам и гонимых различными течениями то в ту, то в другую сторону. Случалось, что иногда и бриги с немалым риском приставали к этому берегу, но чаще их против воли прибивало сюда ветрами или сильным морским течением.
Семья Педро Гутьерреса радушно приняла дона Торрибио и его спутника. Обсушившись и поужинав отварной рыбой и тортильями — лепешками из маиса, — и запив все это пульке 4 и мескалем 5 , молодой человек плотно завернулся в свой сарапе 6 и, протянув ноги к огню, заснул крепким сном, убаюканный воем и свистом ветра, свирепствовавшего с неистовой силой на дворе и потрясавшего до основания убогую хижину Гутьерреса.
4
Пульке — слабоалкогольный напиток из сока агавы.
5
Мескаль — крепкий алкогольный напиток, вырабатываемый из сока агавы.
6
Сарапе — шерстяной плащ ярких цветов, мексиканская национальная одежда.
С восходом солнца он был внезапно пробужден ужасными криками, раздававшимися как будто над самым его ухом. Проворно вскочив на ноги, он огляделся; но в хижине, кроме него, не было никого; тогда он торопливо вышел за порог и очутился на обширной площади взморья.
Взорам его представилось прекрасное, величественное и вместе душераздирающее зрелище. Небо было сплошь цвета индиго, ослепительно яркое солнце разливало кругом свои лучи, и в то же время страшнейший ураган вырывал с корнем деревья и мчал их с такой быстротой, как будто это были жалкие соломинки; по пути он вздымал целые тучи песку и мелких камешков и крутил их в воздухе с каким-то зловещим свистом.
Жители деревеньки то с громкими воплями метались по берегу, то, распростершись на земле, рыдали и молили Бога смилостивиться. Обезумевший от страха скот в загонах так же тревожно метался из стороны в сторону, из угла в угол, отыскивая выход и издавая жалобные крики.
Море представляло собой страшную картину хаоса: взбаламученная стихия, точно голодный зверь, разверзала свою пасть, готовая ежеминутно поглотить все, что попадет. Громадные волны, увенчанные сверкающей белой пеной, с ревом набегали на берег и с глухим раскатом, подобным отдаленному грому, разбивались о прибрежные скалы или дробились на песке, увлекая за собой, кружа, как песчинку, и менее чем в минуту превращая в мелкие щепки злополучную лодку или челн, оставленную на берегу.
А там, всего на расстоянии выстрела от берега, погибал большой, прекрасный бриг, выброшенный на скалу, носившую название Монах. Несчастное судно засело в расщелине, и волны беспощадно раскачивали его из стороны в сторону, грозя ему ежеминутной гибелью. Были минуты, когда громадный вал приподымал судно на невероятную вышину и затем с треском бросал о ту же грозную скалу, между тем как налетевшая вслед волна на мгновение совершенно поглощала его, а затем, перескочив через палубу, продолжала катиться дальше, все с той же неугомонную поспешностью и злобой.
С берега можно было ясно различать фигуры мужчин, женщин и детей, с отчаянием простиравших руки, моля о помощи, которую никакая человеческая сила не могла оказать им. По временам крики и вопли этих несчастных доносились вместе со свистом ветра и наполняли души молящихся скорбью и бесплодным сожалением.
У хижины, из которой только что вышел дон Торрибио, собралось человек пятнадцать рыбаков. Все это были старые, опытные моряки, бывшие матросы, лоцманы, отважные контрабандисты, исколесившие все океаны, жизнь которых прошла в постоянной борьбе с бурной стихией. Они угрюмо и печально следили за гибелью судна, свершавшейся на их глазах. Отдельные части брига одна за другой отрывались свирепыми ударами разбушевавшихся волн и уносились в даль или тотчас же превращались в щепки; с минуты на минуту надо было ожидать, что и самое судно, разбитое и совершенно беспомощное, пойдет ко дну и будет поглощено алчной бездной, раскрывшей под ним свою ненасытную пасть и с ревом призывавшей свою жертву. По мере того, как солнце подымалось выше, ветер стихал; буря, достигшая своего крайнего предела, по-видимому, собиралась мало-помалу стихнуть; но тем не менее ураган все еще продолжал свирепствовать, и на море волнение было страшное.