Следствие по делу Воланда

Кряжевских Константин

Теперь встает вопрос об одаренности Ивана Бездомного. При поверхностном чтении кажется, что только один Мастер был наделен автором мастерством в писательском деле. Так кажется потому, что поэт Бездомный признался в чудовищности своих стихов, а затем отрекся от поэзии. Но Мастер ведь тоже покончил с творчеством после неудачной попытки опубликовать свой роман, и при этом все факты говорят в пользу того, что Иван все же мог стать его учеником. Так, Альфред Барков дает способностям Ивана следующую оценку: «В первой главе перед читателем предстает молодой, многообещающий поэт, в изображении которого Иисус получился «ну прямо как живой» – не правда ли, неплохая характеристика талантливости? Признанием его таланта служит не только публикация стихов с его портретом на первой полосе «Литературной газеты», и даже не отношение к

нему со стороны собратьев по перу в литературном ресторане, где все увидели, «что это – никакое не привидение, а Иван Николаевич Бездомный – известнейший поэт»; главным, пожалуй, является то, что в качестве такового его вынужден признать даже приспособленец от литературы Рюхин, с которым у Бездомного мало чего общего» [13]. Ошибка Ивана заключается в том, что он свой великий дар направил не в то русло, что он его продал миру литературы, где все пишется в угоду властям. Поэт должен писать не то, что ему заказывает председатель МАССОЛИТа, а то, что лежит у него на душе или сердце. Михаил Булгаков создал в романе все благоприятные условия для того, чтобы Иван это осознал и использовал свой писательский дар так, как это требуется в идеале и совершенстве. Встреча с Мастером навсегда изменило в нем отношение к творчеству и литературе. Это знакомство открыло ему глаза. В нем возникло искреннее желание закончить полюбившийся молодому сердцу роман своего учителя. Но это исполнить напрямую невозможно, так как почерк любого писателя неповторим – невозможно продолжить чью-то книгу, как невозможно восстановить второй том «Мертвых душ». Было бы весьма удобно, если бы у Николая Гоголя был такой же ревностный последователь, как Иван. Поэтому тот, проявив смекалку, завершает историю Пилата другим, очень оригинальным способом: он пишет роман не о Понтии Пилате, а о своем учителе и его возлюбленной, и в этой книге отводит одну главу, в которой как раз и разрешается судьба несчастного Пилата. Таким образом, он выполнил первоклассно свою работу и исполнил данное ему поручение Мастера. Что же в словах: «Меня другое теперь интересует», «я другое хочу написать» могло иное быть, как не желание Ивана описать удивительную встречу с незнакомым мастером, навсегда изменившую его жизнь?

Иван, как видно по тексту, скрывает свое настоящее имя и пишет роман под именем Правдивого Повествователя. Он приложил все усилия к тому, чтобы показать читателю, что Иван Бездомный – это вовсе не он сам, а совсем другой человек, один из его главных героев. Но есть некоторые детали в романе, которые сильно выдают тождество этих двух человеческих личностей, потому что все до конца подобно любому преступлению невозможно скрыть и утаить.

Ключ к истинному имени Правдивого Повествователя лежит в эпиграфе к роману. Для того, чтобы его обнаружить, обратимся к большому комментарию Бориса Соколова:

«Цитата из гетевского «Фауста»: «…так кто ж ты, наконец?» – «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» – пришла в булгаковский роман в качестве эпиграфа также из «Иисуса Неизвестного». В главе «По ту сторону Евангелия» Мережковский приводит свой перевод и немецкий оригинал этого места:

«Дьявол служит Богу наперекор себе, как однажды признался Фаусту Мефистофель, один из очень умных дьяволов:

Я – часть той силы,

Что вечно делает добро, желая зла.

Ein Teil von jener Kraft

Die stets das Boese will und stets das Gute schafft.

В главном все же не признался, – что для него невольное служение Богу – ад. <…>».

Интересно, что в 1938 году в подготовительных материалах к «Мастеру и Маргарите» Булгаков выписал как раз тот текст немецкого оригинала «Фауста», что приведен в «Иисусе Неизвестном». Легко убедиться, что первая строка перевода у Булгакова и Мережковского совпадает, причем добавлено отсутствующее у Гете местоимение «я». Немецкое «stets» точнее было бы перевести как «всегда» или «постоянно», тогда как «вечно» – это «ewig». Однако Булгаков вслед за Мережковским использовал не столь очевидное здесь «вечно», приблизив, правда, свой перевод к буквальному следованию оригиналу: убрав деепричастный оборот и дважды переведя «stets» как «вечно». Кстати, в главе «Иисус и дьявол» Мережковский приводит немецкий текст и свой перевод другой фразы, вошедшей в эпиграф к «Мастеру и Маргарите»: «Кто же ты?», очень близкий к булгаковскому» [14].

Как мы видим, перевод цитаты не дословный, благодаря чему Михаил Булгаков отчасти сохранил смысл оригинала [15]. Но только ли по этой причине перевод осуществлен автором именно таким образом? Оказывается, вторая строчка цитаты, если ее прочесть в духе самого романа, переведена специально и нарочно под исключительную особенность общения Воланда – под то, как Воланд со всеми говорит. Во фразе «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» неподдельно слышится гулкий бас самого Воланда. Кто это еще мог сказать, как не сам Воланд?

Но Иван в отличие от Воланда не имеет какой-то характерной особенности в общении с кем-либо. Какой бы ни переводился под него текст, никогда не узнать, что это делается именно под него. Воланд – это, пожалуй, единственный из всех персонажей, чьи слова сразу узнаются тому, кто хорошо знаком с романом Михаила Булгакова. Стоит Воланду что-то сказать, как тут же становится ясным, кто это говорит. Учтя это, Михаил Булгаков вносит в роман фразу, которая с полной очевидностью соответствует первой строчке эпиграфа: вопросу: «…так кто ж ты, наконец?» аналогично место из 13-й главы: «Да кто же он, наконец, такой? – в возбуждении потрясая кулаками, спросил Иван».

Тому, кто знаком с романом и делал по нему какие-то выводы, ясна причина, зачем Иван именно таким образом перевел одно место из поэмы Иоганна Гете «Фауст», а затем внес его в свой роман о Мастере и Маргарите. Для него это психологически было совершенно естественно и практически неизбежно. После того, как следствие по делу Воланда решило, что Москву посетила не потусторонняя сила, а шайка преступников и гипнотизеров, многие москвичи, включая Ивана, успокоились на этом. Но основные жертвы Воланда при этом стали, по эпилогу, заложниками полной луны, которая каждый раз напоминала им о тех странных событиях, что произошли с ними некогда в Москве. Ведь ясно же, что основной итог, к которому пришел Иван в конце всех своих раздумий и размышлений над прошлым, – это вопрос, кто же все-таки посетил тогда Москву. Кто это, если не дьявол? Отсюда и преследуют бессонные ночи бывшего поэта. Поэтому здесь спрашивает: «так кто ж ты, наконец?» – уже не Фауст, а Иван, и тут отвечает: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» – уже не Мефистофель, а Воланд.

А вот еще два факта, говорящие в пользу причастности Ивана к работе над «Мастером и Маргаритой». Михаил Булгаков писал свою книгу около десяти лет, начав работу не раньше 1928-го года. Роман постоянно кардинальным образом изменялся: в нем что-то опускалось, что-то добавлялось, что-то переделывалось. При этом можно заметить, что «уже во второй половине 1937 года появилось хорошо известное теперь заглавие «Мастер и Маргарита» [16], а в 1938 году была выписана разобранная нами цитата из «Фауста» [17]. Такое совпадение можно объяснить тем, что к этим годам у Михаила Булгакова созрела идея передать авторство романа своему герою Ивану – Правдивому Повествователю.

Теперь осталось объяснить только следующее: как Иван написал свой роман, если в московских главах есть события, участником и свидетелем которых не был не только он, но также ни один из москвичей? Особенно это касается второй части романа, посвященной в основном истории Маргариты, о приключениях которой практически никто не знал. Сам Азазелло обещал Маргарите: «Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. И ни одна душа не будет знать об этом посещении. Вот уж за это я вам ручаюсь» (гл. 19).

Сначала обратим внимание на то, что сам Мастер не был участником того, что он описал в своем сочинении. Он не был там и поэтому ничего из жизни Пилата лично не видел. В силу этого вопрос о возможности написания «Мастера и Маргариты» в принципе не имеет смысла, он просто отпадает: если Иван не мог это написать, то почему мы верим, что Мастер мог написать роман о Пилате? В чем проблема талантливому и одаренному Ивану «угадать» московские события так, как отгадал ершалаимские Мастер? Сомневаться в возможности Ивану написать роман нет, таким образом, никакого смысла.