Следствие считать открытым
Шрифт:
Держа руки на рукоятях клинков, мы въехали в заросли через малозаметный узкий проход. Через полсотни шагов кусты расступились, открывая небольшую полянку. Нет, это не засада, тут что-то другое. В терновнике раскинулся маленький лагерь: две одноместные палатки, костерок с бурлящим котелком и сушащимися носками, а рядом — каменная плита, на которой громоздились заполненные водой грязные плошки. С виду — ничего необычного, если бы обыкновенный походный пейзаж не разнообразили два раскладных стульчика. Не иначе, проснувшиеся от зимней спячки горожане решили выбраться на природу — подальше от городской суеты и женской чистоплотности. На одном из стульчиков сидел мужчина средних лет, в пестрой одежде всех цветов радуги, с павлиньими и фазаньими перьями на шляпе, с камертоном на шее и гитарой в руках — последняя являла собой изящный инструмент с костяными накладками, фривольными инкрустациями и росписью в стиле «праздник в сумасшедшем доме».
Как правило, бродячие труверы разукрашивают еще и свои жизнерадостные мордочки — под боевой выход дикаря из джунглей. Столкнешься с таким пугалом ночью в переулке и на всю жизнь заикой станешь. Молодой музыкант, видимо, еще не пропитался до конца головокружительным артистическим духом, и лицо его пребывало в нормальном виде: высокий лоб, широкие скулы, гладко выбритый узкий подбородок, длинные,
— Мир вам, люди добры, пожалуйте к трапезе. Рыбка свежая, самолично удил поутру, — сказал, а точнее, пропел гитарист.
— Ваша щедрость не знает границ, — подпел я ему в тон. — Но, сдается, мы не только вас объедим, но и сами голодными останемся.
— Не останетесь, господа горцы. Ухи на всех хватит, не впервой гостей с утра принимать, — возразил «повар», моментально перейдя с зеленодольского на фаценский. — Пока же ваши рты жуют, а желудки — переваривают, я заполню тишину песней собственного сочинения.
Я предполагал, что артист сейчас начнет исполнять скабрезные куплеты, до которых его собратья весьма охочи, но он сыграл несколько нот для пробы, прочистил горло и запел. Такого страстного пения я никогда в жизни не слышал, — казалось, бард вкладывал душу в каждую строчку, вновь и вновь переживая события, словно он сам был их непосредственным свидетелем и участником:
На севере есть долина одна,Что в платье из маков одета,В народе Багряной зовется онаЗа камни кровавого цвета. Ночною порой, в тот час роковой,Когда мир беда занесла,Мы встали стеной под скалойГрозовой Последней преградой для зла. А нам нельзя отступать — ведь Родина тонет во мгле,И в наших руках сейчас спасенье людского рода,Нам нельзя отступать — ведь мы на своей земле,Это — святая борьба, и мы защищаем свободу. Из мрака выходят колонны врага,И нет им конца и границ,А черные стяги текут, как река,Над ордами злобных убийц.Их маги творят гремящий разряд —Сжигающий Огненный Вал,И молимся мы, чтоб волшебный отрядОгонь голубой к нам призвал. Ведь свет голубого огня — признанье небесной любви,Сиянье бессмертной души и зов откровенной страсти,Свет голубого огня, мгновение останови,И путь во тьме укажи в тот мир, где нас ждет паше счастье. Долина трясется от грома копыт —Идет королева равнин,Тяжелой бронею для боя отлитСтальной сокрушительный клин.Ножи против лат — неравный расклад,Ударом наш центр сметен,Долину окрасил багровый закатИ море кровавых знамен. Но нам нельзя отступать — ведь Родина тонет во мгле,И в наших руках сейчас спасенье людского рода,Нам нельзя отступать — ведь мы на своей земле,Это — святая борьба, и мы отстоим свободу.Блистая в ночи, взлетают мечиВ натруженных вражьих руках,И песня войны триумфально звучитВ губительном свисте клинка.Наверное, нам не дожить до утра,Всем место найдется в земле,Но все же мы верим в победу добраИ в тех, кто стоит на скале. Их свет голубого огня — признанье небесной любви,Сиянье бессмертной души и зов откровенной страсти,Свет голубого огня, мгновение останови,И путь во тьме укажи в тот мир, где нас ждет наше счастье. А сверху, во мгле, на черной скалеСтояли цепочки людей,Они — не герои, их мало совсем,Но каждый из них — чародей.Еще накануне начертаны руны,Что лунным сияньем горят,Их пальцы ласкают эфирные струны,А губы заклятья твердят. И магам нельзя отступать — долина исчезла во мгле,Заклятия свяжут стихи, а силой одарит природа,Все, нельзя отступать, ведь чары уже на скале,Так внемли словам, дух стихий! И имя твое — свобода! Замедлило время стремительный ходИ тучами дол занесло,Вспороло гремящий ночной небосводПоследнее их волшебство.Взметнулась гроза, темнеет в глазах,Объята огнем голова,Но разум превыше, чем низменный страх,И ввысь устремились слова: О свет голубого огня, даруй нам небесной любви,Сиянье бессмертной души и миг откровенной страсти,Свет голубого огня, мгновение останови,И путь во тьме укажи в тот мир, где нас ждет наше счастье. Но вот миг слиянья с грозою настал,И молнии рвутся к земле,Палящим дыханьем целуя устаИ плавя гранит на скале.Их звездный накал — как вечный финал,Как страстный экстаз без конца,И сеть голубая взметнулась со скал,Огнем отражаясь в сердцах. А людям нельзя уступать, и бьются сердца-зеркала,В сплошной круговерти огней нет больше путей для отхода,Все, поздно уже отступать… пожаром взорвалась скала,И все, кто стоял на ней, в тот миг обрели свободу. Яростный шквал льется со скал —Разгар электронной пурги,Слепящие стрелы пронзают металл,Сметая стальные полки.А те, кто в ночи любовь получил,Не вынесли жар поцелуев,Их хрупкие жизни, как пламя свечи,Порывом стихия смахнула. Они получили сполна всю прелесть небесной любви,Для ставшей бессмертной души в огне откровенной страсти,И лопнула жизни струна, мгновение остановивИ путь земной завершив чудесной мелодией счастья. Небо разлилось ручьями капели —Печальной победной слезой,Мы выжили в сече и мы уцелелиПод той смертоносной грозой.Дымится скала — опускают телаВ звенящую тьму-тишину,И стынет улыбка на мертвых губах —Они победили войну.Ведь ей нельзя уступать, война — это смерти каприз,Цена же у смерти одна — забвенье могильного свода,Войне нельзя уступать — она не приемлет жизнь,Но есть и у жизни цена, и эта цена — свобода. Долина Багряная стала багрянойОт пролитой крови людской,Но маки ковром затянули поляны,Храня погребальный покой.Там маковый цвет встречает рассвет,Там к солнцу стремится трава,Пройдут сотни лет, затянется след,Но в вечность вольются слова: Твой свет голубого огня — признанье небесной любви,Сиянье бессмертной души и зов откровенной страсти,Свет голубого огня, мгновение останови,И путь во тьме укажи в тот мир, где нас ждет наше счастье.Уже стихли последние аккорды звенящих струн, а я все сидел, забыв про рыбу (компанейская парочка была настроена более прозаично и, слушая вполуха, молотила ложками с бешеной скоростью). Подобной трактовки битвы на Багряной мне еще слышать не доводилось. Это была песня другой стороны, враждебная идеология, но настолько прекрасная, что хотелось верить всему услышанному,
— В имперских книгах те события описывались совсем иначе, — сказал я, внимательно вглядываясь в глубины серых глаз. — Все то, что в песне, — действительно правда?
— Почти… Не все герои скалы погибли — после битвы в долину опустили шестьдесят пять мертвых тел и семь обугленных, сожженных чуть ли не до костей, но упорно цеплявшихся за жизненную нить. Чудо, что из небесного отряда вообще кто-то выжил под ударами молний, ведь они были весьма далеки от высокой магии — уличные воришки, деревенские знахари, цирковые фокусники, ну и им подобные. Благословенные Небеса даровали тем, кто уцелел, невероятные способности. Но, обретя силу и вечность, каждый что-то потерял: Кико стал паралитиком, наездником инвалидной коляски, Аракхас лишился всех чувств — обоняния, осязания, вкуса и ощущения, кроме зрения — его потеряла Беллиана. Ардон, бывший четырнадцатилетним мальчиком, за одну ночь превратился в древнего старца. Калинта получила постоянную боль, а Лорриниан — чувство вины и сострадания за весь род людской. Среди героев скалы только Эргрот был настоящим мастером — он вступил в дуэль с Грандмагом Империи и победил. Благодаря своей защите, отражавшей удары молний, он пострадал меньше всех и, как считают, в обмен на силу не лишился ничего.
— Так это и была Тайная Седмица?
— Да, их называли и так. Они возглавили антиимперское сопротивление и сплотили Данийскую Коалицию, они бросили вызов чародеям Империи и взяли над ними верх. Если бы не эти семеро — никогда бы Коалиции не одолеть Империю. Каждый из них досконально изучил одну из семи сфер стихийной магии и внес свой вклад в общую победу: Кико Каменный — магические посохи, Аракхас Эфирный — волшебные книги, Беллиана Огненная — закаленные доспехи, Эргрот Стальной — сокрушительное оружие, Калинта Природная — живые плащи, Ардон Водный — шары-палантиры.
Лорриниан Ледяной… как он вдохновлял остальных! После войны победители поделили Южную Землю между собой, став архимагами целых стран: Кико — в Рантии, Аракхас — в Фа-цении, Беллиана — в Чессинии, Эргрот — в Данидане, Калинта — в Зеленодолье, Ардон — в Аржасе, Лорриниан — в Травинате. А потом… Для них не было потом.
Еще один миф времен войны оказался правдой. Теперь я понимаю отцов-командиров, которые во всех своих неудачах винили колдовскую Тайную Седмицу, ставшую притчей во языцех. По большому счету они были правы, хотя для нас, рядовых бойцов Империи, высокая магия была лишь избитой темой для анекдотов. В такой же мере, как и еще одна известная нам особа.
— Аракхас, архимаг Фацении, — что-то уж очень знакомо звучит. У нас его называли по-другому. Я и не знал, что главный колдун Эйса был такой знаменитостью.
— Был? Значит, слухи о его развоплощении оказались правдой… Жаль беднягу, надежный был товарищ, хотя и странный, даже по магическим меркам. Еще бы, в эфире можно такого насмотреться, что крышу напрочь снесет.
— Минуточку! Что означает — «развоплощение»? Он что, не умер?! Но я же собственными глазами видел его окоченевший труп с дырой в голове!
— Фу, какая неприятная картина, даже в дрожь бросает. Конечно, он умер — в физическом смысле этого слова. Но его освобожденный дух, при таких-то недюжинных способностях к эфирному анализу, мог вселиться во что угодно, находящееся поблизости, — скажем, в животное, в камень, в оружие, да хотя бы даже и в свежеиспеченный пирог на кухне.
Я бы поостерегся есть тот пирог. Но в любом случае, пребывая в таком виде, Аргхаш нам уже ничем не поможет, придется до всего дознаваться самому.
— И кто же мог его развоплотить? — задумался Лорриниан вслух, предвосхищая мой следующий вопрос.