Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Еще раз конкретнее, без теории.
— Стал он ходить в отключке. Полная апатия. А вместе с тем — по данным ларька — курит втрое больше прежнего.
— То есть внешне — вялость, внутри — напряжение?
— Именно так я и расценил. Но работал как зверь. Даже с каким-то ожесточением. Его бригада заняла первое место. Я предложил Багрову внеочередное свидание с женой: думал расшевелить.
— И? — насторожился Томин.
— Знаете, в тот день впервые я над ним задумался. Не в плане
— Тут мне важно во всех подробностях.
— Слушаюсь. Расчет у него был хитрый. Приходит с покаянным видом, хочу, говорит, облегчить совесть. И рассказывает, как в прошлом году посылали его здесь неподалеку с партией строительных машин. Вроде как сопровождающего и одновременно по обмену опытом. И на обратном пути, дескать, поджало его с деньгами, а очень требовалось выпить. Тогда залез в какой-то незапертый дом около станции и взял денег двадцать пять рублей и сапоги. Сапоги продал в другом городе на базаре.
— И вы поверили?
— Сначала не очень. Но, с другой стороны, когда пьющего человека возьмет за горло… Словом, послали запросы. Действительно, прибывала в прошлом году партия машин и при ней Багров. И действительно, есть такая нераскрытая кража.
— Кто-то из барачных соседей поделился с ним прежними подвигами.
— Да, теперь-то я понимаю. Но тогда вообразил совсем другое. Решил, что поведение Багрова объяснилось: колебался человек — сознаваться или не сознаваться. Отсюда замкнутость и прочее.
«О, трогательный лейтенантик! К другому Багров и не сунулся бы с подобной байкой».
— Так… Дальше?
— Дальше приехал тамошний следователь с оперативным работником, повезли его, чтобы документально все зафиксировать на месте… Удрал он от них вот здесь, — лейтенант показал на карте.
— Рядом железнодорожный узел. Н-да… Так что же это по-вашему? Просто истерический порыв на свободу? Хоть день, да мой?
— Не знаю, товарищ майор. Боюсь с ним снова ошибиться.
— Взаимоотношения с другими осужденными?
— Нормальные, думаю. Да такого не больно и обидишь.
— Вызовите ко мне тех, кто общался с Багровым больше всего. И еще заприметил у вас своего крестника. Хотел бы повидать, не афишируя. Его фамилия Ковальский.
— Можно прямо сейчас, — обрадовался возможности услужить лейтенант.
Они заглянули в небольшой зал с низкой дощатой сценой без кулис и сдвинутым сейчас в сторону столом под суконной скатертью. На сцене сидел Хирург со старенькой гитарой; двое заключенных пели.
— Репетируют, — шепнул лейтенант. — Через неделю концерт самодеятельности.
Некоторое время понаблюдали за происходящим. Хирург поправлял сбивавшихся певцов, подавал советы: «Тут потише, потише, не кричи», «Демин, не забегай вперед!» Исполнение его не удовлетворяло.
— Души нет, ребята, — втолковывал он. — Старательность есть, а души нет. Слово надо чувствовать! «Темная ночь, разделяет, любимая, нас…» — проникновенно напел густым баритоном. — Понимаете?
Те растроганно вздохнули.
— Ковальский! — окликнул лейтенант. — Прервитесь ненадолго.
Тот с сожалением положил гитару.
— Репетируйте пока без меня. Пойду воспитываться.
Но, увидя в коридоре Томина, искренне разулыбался.
— Александр Николаевич, счастлив вас видеть!
— Так уж и счастлив… — добродушно усмехнулся Томин.
Они отошли от дверей зала.
— Как живется, Ковальский?
— Полагалось бы спросить: «Как сидится?» Что ж, как видите, существую… — Но не выдержал шутливого тона: — Тяжко, Александр Николаевич! Что тут скажешь? И руки в кровавых мозолях, и вся обстановка… щи да каша, радость наша. Иной раз такая тоска!..
Лейтенант ревниво воспринял сердечность, проявленную его заключенным к заезжему сотруднику МУРа. С ним Ковальский был суше и сдержаннее.
— Но все-таки вы при любимом деле. Есть отдушина.
— Да это урывками.
Ковальский был от природы музыкален, обладал отменным голосом и слухом. Даже в Бутырке, будучи подследственным Знаменского, при его ходатайстве добился разрешения участвовать в самодеятельности.
— В основном я, Александр Николаевич, расконвоированный дровосек.
— Я не сентиментален, Ковальский.
— В смысле, что вам меня не жалко?
— Ничуть. Хотя в принципе вы мне симпатичны. Но вы железно заслужили и кровавые мозоли, и щи с кашей, и тоску. Вам здесь не нравится? Очень хорошо. Авось не потянет обратно.
— Боже упаси!
— Если рискнете зажить честной жизнью, поможем.
— Спасибо, Александр Николаевич.
— Пока не за что.
Лейтенант почувствовал себя лишним.
— Я больше не нужен, товарищ майор?
— Нет, спасибо.
Ушел понурившись. Похоже, Хирург ему «по теме», мельком отметил Томин. Даже — не исключено — гвоздь диплома.
— Вы сюда насчет побега? — спросил Хирург. — Если не секрет.
— Какой секрет!
— Хотели меня о чем-то спросить?
Вспомнил прошлое. Однажды Знаменский и Томин прибегли к его содействию и получили пригодившиеся им наблюдения Ковальского над его сокамерником.
Томин успокаивающе улыбнулся:
— Хотел спросить, как поживаете.
Ковальский улыбнулся в ответ, и разговор возвратился в дружеское русло.