Следы богов
Шрифт:
– Выпей чаю, – посоветовала Гришина, не отрываясь от своих расчетов. – Полегчает.
Кощей вошел неожиданно, так что даже Гришина вздрогнула.
– А-артур Леонидович… здравствуйте, – пробормотала она, поднимаясь из-за стола.
– Сидите, – милостиво сделал жест рукой директор. – Я не к вам. Мне нужна Елена Никодимовна.
Леночка успела надеть очки и теперь хлопала из-за дымчатых стекол огромными черными глазами.
– Елена Никодимовна, – тоном, не предвещающим ничего доброго, начал директор. – Два дня назад вы должны были сдать
У нее прокатился по телу ледяной холод. Как же она могла забыть? Отчет… Ну, конечно.
– Я… – она запнулась.
– Отчет готов? – нависая над ней, повторил вопрос директор.
– Н-нет… то есть… да. Разумеется, готов, Артур Леонидович… но… там…
– Что?
– Кое-какие недоделки…
Лицо директора покраснело от негодования.
– Хорошо, – только и сказал он. – Завтра утром извольте все закончить.
Он смерил Леночку гневным взглядом и удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Женщины переглянулись. То, что Кощей лично явился требовать отчет, само по себе было делом неслыханным. Обычно он вызывал Гришину, и… этим инцидент исчерпывался.
– Он пришел посмотреть, как я одета, – предположила Леночка и ужаснулась. – Вот до чего дошло!
– Что там у тебя с отчетом?
Марина Денисовна чувствовала вину. Ведь это ее обязанность – проконтролировать, чтобы бумаги подавались в срок.
– Он почти готов…
– Дай мне, – со вздохом сказала Гришина. – Я посмотрю.
Лена едва не подпрыгнула от радости. Если Гришина возьмется за отчет, она не только его посмотрит, она его полностью доделает и сама отнесет Кощею с извинениями. Лучшего исхода дела и ожидать нечего.
– Конечно! – засияла она. – Бери. Я там кое-что напутала…
– Разберемся.
Слуцкая счастливо вздохнула. Ее взгляд упал на рекламные проспекты, которые она приносила из дому и складывала в ящик стола, чтобы потом просмотреть. Дурная привычка. Лена вытаскивала проспекты из почтового ящика по дороге на работу, бросала в сумку и везла с собой. Чтобы разобраться в свободную минутку.
«Вообще-то их можно просто выбросить, – как-то обронила Гришина. – Здесь и без того бумаг полно».
Но Лена продолжала таскать рекламки с собой из духа противоречия.
– Наведу-ка я порядок в столе, – пробормотала она. – Давно пора выбросить лишний хлам.
Между проспектами ей неожиданно попался плотный конверт. На конверте был указан ее адрес. Лене уже приходили такие конверты – два раза, в прошлом и позапрошлом месяце. Она взяла ножницы и срезала край. На стол выпал голубоватый листок с одной-единственной каллиграфической надписью: «Метро Китай-город»…
Глава 7
– Останови здесь, – сказал Широков водителю.
– Мне идти с вами?
– Оставайся в машине.
Водитель с сомнением покачал головой.
– Я бы на вашем месте…
– Сиди в машине! – махнул рукой Широков и зашагал к огромным, распахнутым настежь воротам.
У ворот на открытых прилавках продавались цветы. Он купил большой букет белых тепличных гвоздик. Сразу за воротами стояла небольшая часовня.
«После зайду», – решил Павел.
От часовни в глубь кладбища тянулись ровные, ухоженные аллеи, засаженные деревьями и кустами. Над цветами вились пчелы. Здесь их никто не тревожил.
Широков неторопливо зашагал по центральной аллее. Почти в конце повернул направо, к пышному надгробию из черного мрамора. Это был его ориентир. Некий купец Мартынов покоился среди членов своего семейства. Захоронения в одну могилу – не редкость для московских некрополей. Усопших много, места мало.
Павел подошел к скромной серой плите, обвитой барвинком, остановился. Белые гвоздики, просвеченные солнцем, легли на гладкую поверхность плиты. На ней была выбита надпись – Зубров А.Ф., и чуть ниже: «Теперь я свободен». Так велел сам Зубр перед смертью, и Паша в точности выполнил завет наставника. Похоронили его без затей, тихо, в укромном уголке хорошего кладбища, положили плиту из дорогого мрамора, посадили барвинок. Надпись Зубр тоже сам придумал.
– Ну, вот я и пришел, – сказал Широков, усаживаясь на крепкую, врытую подле могилы дубовую скамью. – Как тебе желанная свобода, Алексей Федорович?
Никто ему не ответил. Шумел в кронах лип и кленов теплый ветерок, да пели на разные лады веселые пичужки. Что им до скорбей человеческих?
Паша привык приходить сюда в минуты, когда ему требовалась поддержка. Больше обращаться за советом и помощью было не к кому. Отец давно умер, мать спилась. Близости с родителями у Паши никогда не было, даже в детстве. А теперь и подавно.
«Чужой ты какой-то, – говаривала мать в редкие мгновения трезвости. – Чужой! Будто не сын ты нам… подкидыш!»
Паша не возражал. У него не возникало и тени протеста.
Он достал из пакета свечу, вставил в чугунную треногу, специально для этого предназначенную, зажег. Пламя колебалось на ветру, но не гасло.
Крепкий мужик был Зубров, – не телом, изъеденным болезнями, – духом. В чем только жизнь держалась, а все робели, слушались беспрекословно. Никто перечить не смел. Даже после смерти не сразу кинулись рвать на куски оставшееся наследие, – выжидали. Призрак Зуброва казался не менее страшным, чем сам Зубров. Это и сыграло на руку Павлу Широкову. Он успел завладеть предназначенной ему частью загодя, еще до кровавого передела. И все с этим согласились.
«В жизни надобно иметь чутье, – любил повторять незабвенный Алексей Федорович. – И меру. Чувствовать, когда пришла пора. Тут и поспешность, и медлительность одинаково плохи. Силу рассчитать требуется умеючи. Чуть пережал – облом, недожал – тоже беда. Только тот молодец, кто золотую середину найти может. А как этому научиться, не знаю. В любом деле талант нужен… и бизнес – не исключение. Криминальная вакханалия подходит к концу, Паша. На сцену выходит госпожа Компетентность. Сия дама заслуживает всяческого почитания».