Следы в ночи
Шрифт:
— Мистер Феррар, мистер Сентри. Мистер Сентри — друг Сары, Чарльз.
Мужчины пожали друг другу руки, и Сентри отошел к камину. Феррар не был красавцем в прямом смысле слова, хотя многие, наверное, считали его таким. Ему было около тридцати, но выглядел он очень моложаво, а его прямо-таки сверкающий внешний вид делал его каким-то неестественным.
Он знал Ника, в этом Сентри был уверен. Потому что, когда Меган связала его имя с именем своей кузины, на лице Феррара промелькнул страх, вызванный сходством Сентри с человеком, который должен был стать мужем Сары. Феррар, казалось, хотел задать какой-то вопрос, но потом передумал и сказал:
— Меган,
Значит, они собираются ждать вместе с ним. Сентри кивнул и вспомнил свое последнее посещение этого дома. Тогда он пришел, чтобы выполнить поручение и тогда это тоже касалось Ника…
Было воскресенье, и весь день шел снег. Метель и сильный ветер даже показались приятными Сентри, когда он вышел из дома на Барроу-стрит в мартовские сумерки. Наверху в спальне доктор Таннер успокаивал его отца, опытным взглядом определяя, не появятся ли признаки второго сердечного приступа. Сентри испугался, увидев лицо отца после первого удара, но Таннер сказал:
— Иди, Эндрью. И чем быстрее, тем лучше. Твой отец хочет этого и не успокоится, пока ты не уйдешь.
Сентри не мог найти такси и пошел пешком, в направлении Вашингтон-сквер.
Ник умер… Нужны время и привычка, чтобы выговорить это или даже подумать. Тридцать лет они провели вместе, и теперь за три часа он пытался привыкнуть к мысли, что все кончено. Это конец. И больше никогда не будет по-прежнему.
Сентри повернул на 11-ю улицу. Ему оставалось не слишком много времени, через несколько минут он должен сообщить Саре, которая только вчера звонила им, что Ник умер и два месяца назад похоронен на Филиппинах в лагере для военнопленных. Он должен прийти с этим сообщением к Саре, которая носила кольцо Ника, к Саре, которая только вчера, чуть не плача от радости, сказала им, что получила почту от Ника. Последняя открытка, пришедшая из лагеря год назад, была адресована отцу, но предназначалась Саре.
— Эндрью, — сказала она, — представь себе, у Ника все хорошо! У него все хорошо!
И самое ужасное было то, что эта открытка принесла облегчение, радость надежды на возвращение Ника, на возвращение человека, который давно лежал в безымянной могиле на чужбине.
Вот ее дом. Сентри нажимает на кнопку звонка, и ожидание кажется ему вечным. Стоя перед дверью, он представлял себе Сару, ее волосы цвета красного дерева, падающие на лоб, спокойные серые глаза под темными бровями, мягко очерченный рот. Он мог представить себе вещи труднопредставимые — ее застенчивость, которую можно было счесть за холодную рассудочность, ее гордость, с которой она пыталась бороться. Он знал и о ее чистой любви к Нику.
Наконец, Сентри подошел к двери в прихожей и позвонил. Он вошел и остановился перед дверью квартиры Сары. Все слова, которые он мысленно подготовил, сразу улетучились, и он понятия не имел, что скажет, увидев полные ожидания глаза Сары. Вдруг он заметил, что дверь полуоткрыта, и услышал шум голосов и смех. Он вошел и увидел фигуры гостей. Мысль, что он угодил на вечеринку, была ему неприятна. Из комнаты раздался чей-то голос, перекрывший все остальные:
— Где же Гибби и Джейн? Они хотели быть самое позднее в шесть часов!
Все головы автоматически повернулись к двери. Сентри, которому ни в коем случае не хотелось обращать на себя внимание, невольно отступил назад и оказался в спальне. В
Тихого скрипа двери оказалось достаточно, чтобы картина в спальне переменилась. Руки мужчины упали, Сара вырвалась, обернулась и увидела Сентри.
— Эндрью! — произнесла она, приложив руку к щеке, как будто хотела скрыть румянец, заливший ее лицо.
Затем раздался полунасмешливый, полуоправдывающийся голос:
— Видите, что получается, когда открывают дверь, не…
Не оборачиваясь, Сара прервала его:
— Я думаю, тебе лучше уйти.
— Сара, — сказал Сентри, стараясь овладеть собой. — Я заглянул только затем… — Он постарался придать своему голосу жесткий и грубый тон, вложив в него всю жесткость телеграммы военного министерства, сердечный приступ отца и свой собственный мучительный путь под снегом, — …чтобы сообщить тебе о смерти Ника. Его застрелили… при попытке к бегству. В декабре. Извини, что помешал тебе, но отец решил, что ты должна это знать.
Он ушел не сразу, он еще увидел, как расширились глаза Сары, потом закрылись, и все краски исчезли с лица, которое она закрыла руками…
Чарльз Феррар протянул Сентри стакан. Значит, Сентри был не на холодной снежной улице, полубольной от беспокойства и гнева. Он пил коктейль с двумя незнакомыми людьми в комнате, куда в любой момент могла войти Сара Девани. В любой момент… Эта мысль усилила его нервное напряжение.
Возможно, Ник назвал имя своего убийцы. Все могло зависеть от последней открытки или — если она больше не существовала — от хорошей памяти Сары.
Меган Уор и Феррар беседовали с повышенным интересом двух людей, которые не знают, о чем говорить с третьим, незнакомым. Они как раз остановились на погоде.
Сентри вежливо улыбался, чувствуя на себе любопытные взгляды. Вероятно, они обдумывали, не возникнет ли у Сары теперь, после стольких лет, интерес к брату умершего жениха, и если да, то будет ли это прилично.
Сентри подумал, что оба они очень осмотрительны. Феррар, с лицом молодого банкира, выглядел так, словно был готов в нужный момент сделать нужное нужным людям — разумеется, чтобы результат был в его пользу. А Меган, кузина Сары, — насколько можно судить по виду — старалась точно придерживаться правил, придуманных ею самой. Ее маленькое личико в наивной рамке из светлых блестящих волос было умным, и, если она хоть миг не следила за собой, жестким. Разве они не подходили друг другу?
Наконец, в замке повернулся ключ, и дверь открылась. Вошла Сара. Ее волосы растрепались и блестели от дождя. Сентри она еще не заметила, потому что ее кузина и Чарльз Феррар закрывали его.
— Я думала, вы давно ушли, — сказала Сара. — Тебе повезло, что у тебя машина, Чарльз, а то, как всегда, такси не найдешь.
Она прошла мимо них, подошла к столу, положила сумку и перчатки и увидела неподвижно стоявшего у камина Сентри. В следующую секунду между ними пронеслись шесть последних лет, и Сентри ощутил враждебность Сары. Когда же она произнесла: «О, хелло, Эндрью», лицо ее ничего не выражало.