Следы всегда остаются

Грецкий Федор Павлович

— Так где вы его задержали? — спросил я у Журавлева.

— В парке, товарищ прокурор.

— Значит после работы домой не заходил?

— Нет, — еле слышно ответил он.

Я взял постановление на арест.

— Слушай, что здесь про твои «подвиги» написано, — начал читать.

Кучеров слушал, не поднимая головы.

— Правильно написано? — спросил я его, закончив чтение.

— Вначале правильно, а про павильон — не знаю.

— Как это не знаешь? — Мне хотелось, чтобы он сам хоть что-то сказал о себе.

— Пьяный был, ничего не помню.

Тягостно было смотреть на этого поникшего

головой парня. В протоколе расписывались его вчерашние «доблести». Почему все это произошло?

— С кем был вчера?

— С Кузнецовым.

— Друг, что ли?

— Дружили мы с ним…

— Хороший друг. Сам-то убежал, а ты вот к нам попал.

Кучеров вскинул голову.

— Простите меня, это первый случай в моей жизни. — На глазах Кучерова показались слезы. Он стал вытирать их рукавом спецовки.

— А кто у тебя из родных есть?

— Мать.

— А отец?

— На фронте погиб.

— Мать работает?

— Больная она, на моем иждивении находится.

Его глаза вновь наполнились слезами.

— Я исправлюсь. Все товарищи мои скажут.

Упоминание Кучерова о товарищах показалось мне интересным. Но не все ли они такие, как его вчерашний собутыльник Кузнецов? Почему Кучерову сразу показалось самым легким выходом из положения обращение за помощью к товарищам? Неужели он уверен, что ему легко простят? Или он считает, что держать ответ перед нами проще для него, чем стоять па суде перед своими товарищами?

— А не струсишь на суде в своем цехе? — спросил я.

— Чего уже теперь трусить, — сказал он.

Я остался с Журавлевым.

— Так что же делать? — спросил Журавлев.

— Не будем спешить, — ответил я.

У меня еще во время беседы возник план всех разбирательств с делом Николая Кучерова.

Мать Кучерова Клавдия Ивановна с нетерпением ожидала сына с работы. Она приготовила обед, убрала в квартире и села у окна. Когда подошло время возвращения сына с работы, она не выдержала и вышла на улицу. Яркое июльское солнце ударило ей в лицо. Хотя уже была вторая половина дня, но оно нещадно палило. Мать стала в тени под развесистым деревом, пристально всматривалась в сторону остановки, откуда должен появиться Николай. На больших уличных часах стрелки показывали три часа пятнадцать минут. Сын должен подъехать с минуты на минуту. Не выдержала мать и подошла ближе к трамвайной остановке. Первый, второй, третий — считала она проходившие трамваи. Она вглядывалась в каждого человека, который спрыгивал со ступенек вагонов, но сына не было. Стрелки часов уже показывали пятый час. «За это время и пешком можно было дойти. А, может, сын так и поступил?» — подумала мать и побрела домой. Но сына дома не было. «Такого еще никогда не было», — сидя у окна, думала она. Прошел еще час, второй, третий. Не выдержала мать и пошла на завод. В цехе ей сказали, что Николай закончил работу еще в три часа и ушел. Мать вернулась домой. Всю ночь она просидела, ожидая стука. Много слез пролила она в эту ночь. Мать была у знакомых сына, ходила к Вале, за которой ухаживал Николай, заходила к директору школы и технического училища, но нигде не услышала нужного ответа. В милицию она не пошла: ей и в голову не могло придти, чтобы ее Коленька мог попасть в милицию.

Стук

в дверь так и застал ее с заплаканными глазами у окна. Мать быстро вскочила и торопливо побежала открывать дверь. И какое было ее удивление, когда вместо Николая она увидела прокурора.

— Вам кого? — нерешительно спросила она.

— Кучерову Клавдию Ивановну.

— Я, а что? — не находя нужных слов, отвечала мать.

Я видел, что силы покидают женщину.

— Да вы не волнуйтесь! Ничего особенного не произошло. Разрешите войти?

— Пожалуйста…

Клавдия Ивановна пропустила меня вперед. Она схватила первый попавшийся стул, передником смахнула с него пыль и предложила сесть.

— Дом собственный? — рассматривая небольшую комнату, поинтересовался я.

— Да где там, комнатушку снимаем.

— А кто же у вас в семье есть?

— Я и Николай.

На стене висело много фотографий. Мое внимание привлекла одна — крепкий, усатый человек в военной гимнастерке.

— Муж, — поспешила объяснить Клавдия Ивановна. — С фронта присылал.

— Николай-то на него как две капли воды похож.

Клавдия Ивановна согласно кивнула головой и ждала, бледная, взволнованная.

— А что делает Николай после работы?

— Да, что? Нет его сейчас… А всегда — придет, покушает, потом дома сидит или в город пойдет.

— Зачем?

— Кто его знает. Об этом он мне ничего не говорит. Да я у него и не спрашиваю.

— А из города возвращается под хмелем?

— Бывает и это, но редко. Зарплату-то он мне всю отдает.

— А дома что делает?

— Спит или так лежит.

«Скучно живет парень», — подумал я.

В комнату вошла хозяйка квартиры. Она рассказала то, что и мать Николая. «Тихий, скромный, да он лишнего слова не скажет, — и для убедительности добавила: — Вся улица вам это сказать может». О чем же дальше спрашивать?

Извинившись за причиненное беспокойство, я направился к выходу.

— Для чего вы все это о Николае спрашивали? — тихо спросила Клавдия Ивановна. — Наверное, натворил что?

— Немножко есть. Жив, здоров, но вот домой, наверное, не придет и сегодня, и завтра.

— И что же с ним будет? — с трудом сдерживая себя, спросила мать.

— Не знаю. Посмотрим, — ответил я неопределенно. — Но вы не волнуйтесь. Ошибся ваш Николай, а теперь надо исправлять ошибку.

Можете себе представить, что появление прокурора в комитете комсомола цеха явилось полной неожиданностью. Ведь раньше, бывая на заводе, мы заходили к директору, в партийное бюро, а вот в комсомольский комитет цеха зайти всегда не оставалось времени.

— Давно нужно было к нам, — вместо ответа на приветствие раздался чей-то недовольный голос.

— Критику принимаю, — ответил я, согласившись с комсомольцами.

Комната комсомольского комитета была расположена в здании цеха. Посредине стоял небольшой письменный столик, к которому был приставлен длинный стол, покрытый красной скатертью. Подшивки газет, шахматы и шашки лежали на столе и подоконниках. Стены были увешаны диаграммами, лозунгами, плакатами и «колючками». Был перерыв, и в комитет, как обычно, пришло много ребят. Со всех сторон раздавались задорные шутки и звонкий смех. Но с моим появлением все стихло.