Слепая ярость
Шрифт:
— Почему ты ничего не говоришь мне? — допытывался он.
— Потому что я обещала это Учителю.
Гифт все больше и больше склонялся к мысли, что существует некая планета, некий континент или хотя бы некий остров, где могут скрыться дезертиры и где не слишком чтут Космические Силы и армию вообще.
Однако приходилось напоминать себе, что надо быть реалистом. Рая не существует, что бы там ни говорили всякие энтузиасты. Наверняка у этой планеты есть свои недостатки. Эти чокнутые, их еще более чокнутый Учитель и его спонсоры не пожалели истратить целое состояние,
Поскольку больше ничто не привлекало интереса Гифта, он все сильнее настаивал, чтобы ему сказали, куда они летят. Почему они ничего не говорят даже теперь?
Траскелук, к собственному удивлению, ощущал, что он с удовольствием отказался бы от отпуска, сел на какой-нибудь корабль-носитель и полетел в бой. Но долг чести не позволял и думать об этом.
По крайней мере, до сих пор.
Если бы ему позволили пожертвовать отпуском, а медики признали физически годным, сейчас он мог бы заняться работой, к которой готовился. Он получил квалификацию стрелка и оператора контрполей и работал со специальной аппаратурой, нейтрализовавшей силовые поля противника. Как и в каждой специальности члена команды, оборудование помогало добиться скорости, в то время как органический мозг, работавший на два порядка медленнее, принимал стратегические решения.
Черт бы побрал Нифти Гифта, помешавшего ему пойти в честный бой! У Траска появилась еще одна причина ненавидеть этого ублюдка.
* * *
Траскелук раздумывал, не послать ли отцу и деду послание с намеком на то, что он собирается сделать положенное. Нет, рисковать нельзя. Это может насторожить службу безопасности или Гифта. Когда все будет кончено и дед с отцом узнают, что он сделал, появится время успокоить их.
Во-первых, для Траскелука было важно не обвинить Гифта понапрасну. Надо было дать человеку шанс оправдаться. Тяжело мстить человеку, если остаются какие-то сомнения в его виновности.
Траскелук вспомнил о Гифте, когда лежал на больничной койке и отходил от наркоза: Поэтому никого не удивляла его замедленная реакция на рассказы о герое Нифти.
— Гифт доложил, что корабль погиб со всей командой и что уцелел он один.
Траскелук широко открыл глаза, сделал паузу, а потом ответил:
— Так вы говорите, Нифти Гифт уцелел?
— О да. С ним все хорошо. Кажется, отправился домой в отпуск. Во время опроса он рассказал, что сначала вас было трое, что вы покинули корабль и пытались добраться до курьера. Но потом раздался залп, и он остался единственным, кто сумел это сделать. Вам бы надо встретиться.
— Да. Надо бы.
Дебриферы должны были бы обратить внимание на то, что рассказы Траскелука и Гифта существенно отличались друг от друга. Но опрос проводили разные люди, и не из-за просчета руководства. Просто таков был порядок. Определять нестыковки было делом более высокого начальства.
Расскажи Траскелук правду, начальство тут же заподозрило бы Гифта в том, что тот сбежал, бросив товарищей. Но Седрик ни в чем не обвинял своего товарища.
Когда его начинали спрашивать о том, что делал во время катастрофы Гифт, Траскелук неизменно заявлял, что плохо помнит последние минуты боя. После этого опрашивающие начинали проверять работу его мозга, а потом пожимали плечами.
— Память — это тайна. Мы еще далеки от понимания ее механизмов.
— Залпы, — бормотал Траск. — Да. Залпов было много.
— Космонавт Гифт был уверен, что вы погибли.
Следовала задумчивая пауза.
— Ему могло так показаться. Вы ведь проверяли его мозг?
— А что видели вы?
— Ох… Моя память все еще слаба… Так Нифти все-таки улетел? Это хорошо. Просто замечательно.
— На вашем месте я бы не стал волноваться. Память рано или поздно возвращается. Мы дали вам лекарство, которое должно помочь.
— Хорошо. — Траскелук закрывал глаза и делал вид, что засыпает.
На самом деле лекарство для восстановления памяти действовало лучше, чем Траску хотелось бы: оно заставляло вспоминать предательство во всех жгучих подробностях.
Он достаточно знал о космонавте Гифте. Благодаря долгим беседам во время совместных вахт Седрику было известно, где живет семья Нифти. Пожалуй, он даже узнал бы это место, если бы оказался на Земле.
* * *
Когда уже в Порт-Даймонде дошло до более серьезного и детального отчета, Траскелук сослался на то, что его воспоминания о последних минутах, проведенных в гибнущем корабле и за его пределами, все еще отрывочны и невнятны. Нужды применять более сильные лекарства не было; все равно ничего особо ценного он сообщить не мог.
Траскелук заранее придумал более-менее удовлетворительную версию случившегося. Да, он выстрелил во врага из подобранного по пути стрелкового оружия, но не слишком верил, что эта случайная контратака могла вызвать гибель берсеркера. Скорее всего противник стал жертвой бомбы, угодившей в него несколько минут раньше, но взорвавшейся не сразу.
Позже, когда опросы благополучно закончились, Траскелук начал придумывать сценарии, в одном из которых он наконец настигал Гифта. Эти сценарии он сочинял не от скуки, а по необходимости. От него требовалось сделать дело без сучка и задоринки.
В воображении Траскелук говорил ублюдку:
«От меня требовалось только одно: хлопать глазами и внимательно выслушивать вопросы дебриферов. После этого было нетрудно понять, какую историю ты им рассказал».
Какое выражение при этом приняла бы дурацкая физиономия Гифта? Может быть, они говорили бы по коммуникатору, разделенные большим расстоянием, и он, Траск, вглядывался бы в маленький экран, пытаясь рассмотреть лицо собеседника.
«Слушай, Траскелук… Я знаю, как выглядело то, что я смотался от вас. Я…»
«Не бери в голову, приятель. Плюнь, понял? Главное в том, что я жив. Отделался царапиной. Теперь как новенький. Признан годным к службе».
В этом воображаемом диалоге именно Гифт называл имя женщины, умиравшей совсем рядом с. Траскелуком, так близко, что он слышал ее стоны не только по интеркому.
Траскелук вежливо поднимал брови, словно не понимал, о чем идет речь, и ждал, что ему напомнят, кто это такая.