Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд]
Шрифт:
Если повезёт, я доберусь до Старославянска, а оттуда прыгну в Петербург. Если и дальше удача не отвернётся от меня, я свяжусь с Сан Санычем, и он переправит меня в Германию.
Появившийся справа дорожный указатель чем-то привлёк моё внимание. Оглянувшись, я перечитал название и не сразу сообразил, что Трубцовск — это родина Лики.
Водитель сбавил скорость, и мы потащились по пустым, тёмным улочкам городка. Лишь на центральной площади было светло и многолюдно: горели покосившиеся фонари и вывеска бара, возле киоска со спиртным стояло человек пять, да ещё какая-то группа расположилась около автомашины неподалёку. Трое
Машина и люди около неё показались мне знакомыми. Мы миновали площадь, когда я вспомнил загородную шашлычную, куда возил Лику. Ещё одно совпадение?
Мы выбрались на шоссе и влились в общий поток. Движение было плотным, все три полосы были заполнены машинами.
Мы проехали мимо стационарного поста ГАИ, и мне показалось, что рядом с будкой стоит знакомый мне тёмно-серый БМВ. В машине никого не было, а чуть в стороне разговаривали мужчины. Свет из окон пикета не достигал их, и разглядеть лица было невозможно, я видел только тёмные силуэты плотных фигур в длинных пальто и вспыхивающие огоньки сигарет. Мне показалось, я узнал Марголина.
Наверное, это уже разыгралось моё воображение.
Один из мужчин, этот самый, глубоко затянувшись, бросил окурок и направился к БМВ, проводив нашу машину взглядом…
Впереди меня ждал Санкт-Петербург.
Эпилог
Через три дня я благополучно добрался до Санкт-Петербурга. Ранним утром я сошёл с трапа самолёта в аэропорту «Пулково» и полной грудью вдохнул морозный свежий воздух, чувствуя себя совершенно спокойно. Мне казалось, что всё осталось в прошлом, и единственным, что напоминало мне об этом, был чемодан с деньгами, который я получил в пункте выдачи багажа. Там было сто шестьдесят две тысячи долларов — вполне достаточно, чтобы начать новую жизнь.
Я доехал до центра и прошёлся по Невскому проспекту. Я удивился, заметив, что мой никому не известный Новозаветинск так похож на «северную столицу». Такие же улицы и дома, те же машины и даже поведение людей — и то такое же. Я ничем не выделялся из толпы и потому чувствовал себя уверенно.
Мне надо было где-то поселиться. Я сразу отказался от гостиницы и услуг агентств по сдаче жилья и, оказавшись на Московском вокзале, договорился с показавшейся мне нежадной и непьющей старушкой. Она сдавала свою однокомнатную квартиру. Я договорился, что остановлюсь дней на пять-семь.
Квартира оказалась на пятом этаже последнего дома по нечётной стороне Омской улицы, недалеко от места дуэли Пушкина. Я остался доволен: обстановка была более чем скромной, но чистой, и имелся телефон. Правда, как сразу пояснила хозяйка, с установленным блокиратором междугородних переговоров. Я расплатился, и она ушла.
На следующий день мне наконец удалось связаться с Сан Санычем. Это оказался мужчина лет пятидесяти, энергичный и подвижный, несмотря на лёгкую полноту, обладавший внешностью старого спекулянта. Когда он, выслушав мою просьбу, заговорил, я понял, что он постарается ободрать меня до нитки и не успокоится, пока не будет уверен в том, что отправил меня в Германию в одних носках.
Он сказал, что проблема в принципе решаема,
Прошло три дня, в течение которых я неоднократно встречался с Сан Санычем. Мы мотались по городу на его старенькой «копейке», посещали каких-то людей, были в германском консульстве и городском ОВИРе, и все это не нравилось мне больше и больше.
В остальное время я почти не выходил из дома. Только один раз вечером я прогулялся по району. Оказалось, что недалеко от моего дома располагается отдел милиции. Я постоял во дворе, глядя на освещённые окна второго этажа, вздохнул и ушёл. Теперь я не мог обратиться туда за помощью ни при каких обстоятельствах.
Я купил в ларьке бутылку водки и напился.
На следующий день, болтаясь с Сан Санычем по городу по нашим общим делам, я купил в канцелярском магазине толстую тетрадь. Я решил записать свои приключения. С одной стороны, это как-то убивало лишнее время. С другой… Я и сам не мог этого объяснить. Но, взяв авторучку, я не мог отойти от стола до утра, и когда я наконец ложился спать, половина тетради уже была исписана моим размашистым, неровным почерком.
Во время очередной встречи Сан Саныч сказал, что через четыре дня всё будет улажено. Я выплатил ему очередную немалую сумму, и он уехал.
Через два дня я почувствовал, что до меня добрались.
Не знаю, может быть, Сан Саныч имел какие-то связи с Новозаветинском и решил поиграть на две стороны или дело обстояло как-то ещё, но это произошло.
Возвращаясь из кафе, я случайно услышал разговор двух пенсионерок. Вчера вечерком какие-то молодые люди ходили по дому и среди прочего очень интересовались молодым человеком, поселившимся в квартире на последнем этаже.
Позвонил Сан Саныч и назначил встречу около станции метро «Чёрная речка». Он куда-то спешил и не мог заехать ко мне домой.
Я отправился пешком и вскоре почувствовал, что за мной следят. На некотором отдалении от меня вдоль тротуара катилась красная «девятка» с затемнёнными стёклами, а когда я, чтобы сократить путь, пошёл дворами, из неё выбрались два молодых человека не самой безобидной наружности и почти не таясь пошли за мной следом.
Я подумал, что новозаветинские бандиты установили связь с какой-то местной группировкой и те провели необходимую работу. Наверное, в поле их зрения попал не я один, и в ожидании подтверждения они установили наблюдение за всеми подозреваемыми. То, насколько топорно это делалось, давало основание надеяться, что я не являюсь объектом номер один. А значит, у меня ещё оставались шансы.
Немного позже я подумал, что при таком раскладе Сан Саныч ни при чём, он ведь знал мою настоящую фамилию.
А ещё позднее я решил, что они могут «светиться» передо мной намеренно.
Сегодня вечером я попытаюсь от них ускользнуть. Я продумал план, и мне кажется, что он может сработать.
Сейчас я закончу писать. Тетрадь я спрячу где-нибудь в комнате. Её найдут, когда все уже будет закончено. Я буду или в Германии, или… Не хочется даже думать об этом «или».
Зря я не последовал совету Красильникова. Замахиваться на деньги мафии — это было самой величайшей глупостью из всех, которые я совершил.