Слепой Бог с десятью пальцами
Шрифт:
Когда он успокоился немного и обессилено откинулся в кресле, я попытался мягко объяснить ему, что он, пользуясь его же собственной терминологией, бросает камни не совсем в тот огород. И что не все так мрачно, как он пытается представить. В конце концов, врачи сказали, что гипс уже через несколько месяцев можно будет снять. (При слове «месяцев» мистер Зоз молча всплеснул руками) И что зато, когда все эти неприятности закончатся, я вновь потрясу мир своим новым шедевром. Причем таким, что, возможно, даже возникнет необходимость в пересмотре самого понятия «шедевр».
Мистер Зоз заверил меня, что искренне надеется, что все именно так и будет, сел в машину (к моему удивлению, это оказалась всего-навсего ярко-красная Ламборджини) и умчался в ночь…
Наконец-то я снова мог почувствовать себя настоящим творцом, а не просто механической приставкой для набора текстов. И получать от творческого процесса массу удовольствия. Полузабытого, но оттого еще более ценного удовольствия.
В те дни я не бросался к компьютеру, как одержимый, с самого утра. О нет! Я был уже не в том возрасте, когда неконтролируемые эмоции заставляют тебя добиваться всего и сразу. Я хотел полностью насладиться процессом. Всеми его этапами.
Сначала я просто включал компьютер в сеть. Затем, когда экран монитора разгорался самыми призывными цветами, я начинал неспешно прохаживаться вдоль комнаты, как бы совсем не замечая его. Туда и обратно. Туда и обратно. Ощущая при этом, как в кончиках пальцев потихоньку нарастает приятнейший зуд, вызванный непреодолимым желанием действия. Или это просто давала о себе знать гипсовая крошка? Нет, не думаю… И только когда мое желание коснуться клавиатуры становилось соизмеримым по степени разве что с желанием Отелло сомкнуть свои пальцы на белоснежной шее Дездемоны, я уступал и давал волю рукам. Видели бы вы их в этот момент! Своими движениями, одновременно неуклюжими, но не лишенными некоторой грациозности, они напоминали двух лебедей. И белый цвет бинтов только подчеркивал это сходство.
7
Я трудился над романом полгода. Вы только вслушайтесь – полгода!
А когда закончил – сразу же позвонил литературному агенту и предложил ему не мешкая приехать ко мне. Он не заставил себя долго ждать, появился у меня уже через полчаса и заполнил собой мое лучшее кресло.
– Посмотрим, посмотрим, – с надеждой в голосе пробормотал мистер Зоз, взяв в руки первый листок из большой стопки, торжественно преподнесенной мною.
Выражение ожидания неземного удовольствия медленно растекалось по его лицу. Как, впрочем, и по моему. Мне доставляло удовольствие просто наблюдать за выражением лица мистера Зоза и представлять себе по памяти, какой фрагмент романа он держит сейчас перед глазами. И мое ожидание оправдалось!
Мистер Зоз начал чтение, еще не до конца стерев с лица свою обычную, с оттенком скепсиса улыбку. На первых страницах он еще иногда прерывался, чтобы тактично напомнить мне, например, что слово «притензии» лучше все-таки писать через «е». Но потом замолчал и с головой погрузился в захватывающее повествование. Выражение легкого удивления на его лице постепенно уступало место чрезвычайному изумлению. Я наблюдал за ним и думал в этот момент о том, что все мои усилия, все лишения, на которые я себя обрек и все испытания, через которые прошел, – все это не зря! Где-то примерно на середине рукописи мистер Зоз, видимо, не выдержав давления охвативших его чувств, прервал чтение и примерно минуту молча смотрел мне в глаза. О, как я его понимал! Он ведь как раз дошел до кульминационного места в романе. Насколько мне помнится, я сам не смог удержаться от слез, когда писал его. Но мистер Зоз быстро справился со своими чувствами и нашел в себе силы продолжить чтение. Страницы рукописи замелькали с возрастающей скоростью, руки моего литературного агента мелко дрожали. Я мучительно пытался отогнать от себя всяческие ассоциации со «священным трепетом». Его нетерпение легко объяснялось, ведь действие романа было закручено стремительной спиралью, и чем ближе к концу – тем сильнее. Как же он хотел поскорее узнать, чем все закончится! Глаза его скользили по строчкам рукописи со скоростью молний, по лбу медленно скатывались бисеринки пота. Если бы он знал, какой неожиданный конец я приготовил для него! Решительный поворот сюжета на тысячу градусов!
Но вот мистер Зоз издал сдавленный хрип и отложил последний листок на неровную стопку его предшественников. Глаза его еле умещались в орбитах, левой рукой он держал себя за горло, судорожно пытаясь вдохнуть.
– Но ведь это же… – начал было он хриплым голосом, но не смог продолжить, закашлявшись.
Я хорошо понимал испытываемые им затруднения. Сам я тоже не сразу смог бы подобрать для своего творения подходящий эпитет.
«Господи, – подумал я, наливая ему воды, и ведь это мой литагент, у которого, в принципе, должен бы уже выработаться некоторый иммунитет к моему творчеству. Что же тогда станет с обычными читателями, когда они прочтут роман?» И мысленно еще раз поздравил себя с полной победой.
Мистер Зоз одним глотком осушил стакан и предпринял вторую попытку высказаться:
– Но ведь это же слово в слово твой «Апокалипсический удар», который мы издавали уже и не помню когда! Примерно в сорок пятом томе собрания твоих избранных произведений. Он еще тогда не имел особого успеха. Только главного героя там звали как-то по-другому… Постой-ка, я сейчас вспомню…
8
Ну вот и все.
Гипс мне давно сняли, и я снова с обреченностью каторжника сижу за своим столом и слушаю монотонное пощелкивание клавиш. Строчки, равномерно и непрерывно заполняющие собой экран, сливаются в одно большое пятно серого цвета. Это потому, что в глазах у меня стоят слезы.
И я даже не могу вытереть их рукой, потому что моим рукам некогда отвлекаться на подобные мелочи, ведь они как раз сейчас печатают этот рассказ.
А я все надеюсь, что может быть хотя бы в этот раз мой слепой Бог с десятью Пальцами посмотрит мне в глаза…
июнь 1998