Слепой для президента

Воронин Андрей Николаевич

– Я тогда завтра проверю машину. Колеса подкачаю, масло залью, аккумулятор… – Я сам займусь, если вы не против.

– Не лишай ты меня такого удовольствия. Мне, старику, мало чего в этой жизни надо.

– Хорошая у вас машина, не хуже джипа, – Глеб сделал генералу приятное этим признанием, – гонял я ее по бездорожью… – Да уж, досталось автомобилю, но такая их доля.

Как у коня – носить седока.

Мужчины говорили, а Ирина слушала их беседу, понимая, что, несмотря на тревожное ожидание, наступили те быстротечные часы в ее жизни,

которые она запомнит надолго именно потому, что ничего особенного не случилось. Она не могла знать покойного отца Глеба, но ей казалось, что тот непременно чем-то был похож на Лоркипанидзе. Нет – не внешне, а умением расположить к себе, делая это к тому же безо всякой для себя выгоды.

Быстрицкая не пила коньяк, она лишь нюхала его – поднося рюмку к губам. И тогда ей хотелось закрыть глаза и задержать дыхание. В конце концов она не выдержала и обмакнула в темную жидкость кончик языка – моментально возникло неизъяснимо приятное ощущение во рту. Ирина боялась глотать, дышать, растягивая вкус замечательного напитка, томившегося пару десятков лет в темных подвалах, словно специально для того, чтобы подарить ей минуты наслаждения.

Но такое состояние не могло длиться вечно. Только Ирина успела размечтаться, еще раз вдохнула терпкий аромат коньяка, как вдруг услышала:

– Глеб, все-таки я думаю, машину нам следует осмотреть вместе.

Сиверов, который до этого усиленно подмигивал генералу, намекая, что им нужно оказаться наедине, вздохнул с облегчением:

– Конечно, Амвросий Отарович.

Быстрицкая, не открывая глаз, произнесла:

– Я могу еще простить такую неумелую ложь Амвросию Отаровичу, но не тебе, Глеб.

– А в чем дело?

– У тебя практики врать куда больше. Хотите остаться одни, я мешаю?

Скажите – я поднимусь наверх.

– Зачем?

– Два – больше, чем одна. Кажется, так ты любишь иногда говорить?

– Нет, нам в самом деле надо пойти в гараж. Хочешь, пошли с нами.

– Единственное, чего со мной не случилось, пока мы стараемся жить вместе, это то, что я не сошла с ума, Глеб, но скоро сойду.

– Посиди здесь, мы скоро вернемся. Я хочу снова видеть тебя за столом.

– Хотел бы… – Ребята, не ссорьтесь, – сказал генерал Лоркипанидзе, в его устах слово «ребята» прозвучало так забавно, что Быстрицкая не выдержала и засмеялась.

– Все дело в том, что я не умею ссориться.

– Неужели? – не внял совету Лоркипанидзе Глеб.

– Ты сам не умеешь и меня не научил.

– Постараюсь исправиться.

– Пошли, – генерал подтолкнул Сиверова к выходу, – а вы, Ирина, оставайтесь здесь.

– Не бойтесь, я настолько разленилась, что не поднимусь со стула, пока кто-нибудь не подаст мне руку. Идите.

Мужчины вышли на улицу и вскоре были уже в гараже, где стояли две машины.

Знакомая Глебу «победа» имела вид довольно жалкий, но только внешне, начинка оказалась в полном порядке. Лоркипанидзе принялся доливать бензин, проверять масло, а Сиверов, включив компрессор,

подкачивал колеса.

– Начинай, – Лоркипанидзе вытер руки ветошью и сел за стол некрашенного дерева, примостившийся в дальнем углу гаража.

– С чего начать?

– Начинать лучше всегда с самого начала, – назидательно, словно эта фраза к чему-то обязывала, сказал отставной генерал КГБ и положил локти на стол, пристально взглянул в глаза Глебу.

Тот кивнул:

– Знал бы я сам, как это все начиналось… – События шли своим чередом. Но в какой-то момент они коснулись и тебя.

Вот этот момент меня и интересует.

Сиверов взялся рассказывать сжато и быстро. Он просто передавал факты, которые ему были известны.

Генерал Лоркипанидзе внимательно слушал, время от времени кивал и задавал короткие вопросы.

Когда Глеб назвал фамилию генерала Потапчука, Лоркипанидзе хлопнул ладонью по столу:

– А я-то думал, он уже вышел в отставку! Оказывается, еще нет. Что ж, рад слышать, что в органах еще остались порядочные люди.

– Вы его знали?

– И довольно близко. Когда-то он работал под моим началом, но это было давно. Потапчук тогда еще был, если мне не изменяет память, майором.

– Даже не верится, – сказал Глеб, – что когда-то вы, Амвросий Отарович, были полковником, а Потапчук – майором… – Знаешь, Глеб, мы – старики – столько помним, что иногда даже становится не по себе.

На фамилию Руднев Амвросий Отарович никак не отреагировал, словно и не услышал ее. А вот когда прозвучала фамилия отставного полковника КГБ Симаковского, генерал Лоркипанидзе улыбнулся довольно ехидно.

– Вы и его знали? – спросил Глеб.

– Лично никогда не сталкивался, но услугами его пользоваться приходилось.

Я думал, его уже нет на этом свете. Таких людей обычно стараются убрать после того, как в их услугах отпадает надобность.

– Амвросий Отарович, – спросил Глеб, – как вы относитесь к президенту?

– Он мне нравится.

– Почему?

– Потому что… – генерал задумался. – Он умеет быть искренним, и у него слишком много врагов.

– Вам в жизни приходилось сталкиваться с чем-нибудь подобным? – поинтересовался Сиверов.

– Ты имеешь в виду покушение на жизнь первых лиц государства?

– Именно.

– Глеб, мы с твоим отцом были замешаны в таких историях… Как-нибудь расскажу. Правда, не все расскажу, не сразу, многое я не имею права говорить.

– Я, Амвросий Отарович, тоже не должен был вам обо всем этом рассказывать, но поймите, у меня нет выхода. Я запутался, – абсолютно искренне сказал Глеб. – Я не знаю, как мне вести себя дальше, но я хочу выйти победителем из всей этой истории… Вернее, не победителем, я просто не хочу проиграть. Я представляю себе логику сегодняшних заговорщиков – они вряд ли придумали что-нибудь оригинальное, они привыкли действовать по шаблону. И доказательством тому служит обращение к главному «отравителю» – Симаковскому.