Слепой против бен Ладена

Воронин Андрей Николаевич

Остаток недолгого пути они проделали в молчании. Вскоре "роллс-ройс" вкатился во двор большого, стоящего на вершине голого холма особняка, миновав распахнутые настежь кованые узорчатые ворота в высоком каменном заборе. Обогнув огромную круглую клумбу перед широким, с колоннами, каменным крыльцом, машина остановилась, и шофер распахнул перед пассажирами заднюю дверь.

На крыльце возник дворецкий, одетый, как министр иностранных дел перед официальным приемом, и величественный, как наследник престола. Он проводил гостей в просторную и светлую гостиную на втором этаже, меблированную раззолоченным антиквариатом. Обстановку дополняли бронзовые скульптуры, тяжелые парчовые драпировки, картины и зеркала в тяжелых роскошных рамах.

Из огромных, от пола до потолка, окон с частым переплетом открывался вид на унылые, расчерченные темными полосками живых изгородей, слегка всхолмленные поля, рассеченные надвое черной извилистой лентой дороги, по которой они только что приехали. Этот пейзаж в сочетании с царившей в доме мертвой тишиной и викторианской обстановкой навевал на толстяка такую скуку, что, несмотря на владевшее им волнение, он вдруг с удивлением понял, что испытывает настоятельную потребность зевнуть.

Дворецкий предложил им выпить. Сухопарый отказался с таким видом, словно ему пытались нанести смертельное оскорбление; глядя на него, толстяк тоже хотел отказаться, но потом решил, что от пары глотков вреда не будет никакого, зато переносить верблюжью надменность сухопарого станет значительно легче. Поэтому, стараясь говорить как можно тверже и сдержаннее, – как сухопарый, одним словом, – он попросил немного виски со льдом. Виски он не любил; честно говоря, всем остальным алкогольным напиткам, в том числе и родной ракии, толстяк предпочитал ледяную русскую водку, которой его когда-то давно угощали коллеги из далекого города с труднопроизносимым названием Иркутск. Но вряд ли в этом доме водилась настоящая русская водка, да и пить ее без компании не было никакого интереса.

Виски, как и следовало ожидать, оказалось слишком сильно разбавленным и нестерпимо разило сивухой. Сухопарый поставил свой портфель на пол у кресла, в котором сидел, положил руки на колени, уставился прямо перед собой и замер, прямой, как палка, и неподвижный, как восковая фигура из музея мадам Тюссо. В тишине отчетливо тикали часы; мелкими глоточками потягивая приготовленное величественным дворецким свиное пойло, толстяк поискал глазами и нашел часы на заставленной безделушками каминной полке – фарфоровые, затейливые, с потемневшим от времени бронзовым циферблатом и вычурными витыми стрелками. В камине дотлевали угли, но ровное сухое тепло, ощущавшееся в гостиной, вряд ли было результатом сжигания дров в этой закопченной каменной пещере, куда можно было целиком затолкать быка. Скорее всего в доме функционировала весьма современная и эффективная система центрального отопления: в отличие от уроженцев здешних мест, хозяин этого дома был выходцем из куда более теплых стран, и местное отопление, в большинстве случаев рассчитанное лишь на то, чтобы по утрам в унитазе не замерзала вода, вряд ли могло удовлетворить его запросы.

Когда толстяк уже подумывал, не закурить ли ему все-таки сигару, в коридоре послышались быстрые, энергичные шаги, дверь распахнулась, и в гостиной появился хозяин. Толстяк мигом наметанным глазом профессионала оценил его баскетбольный рост и решил, между прочим, что в молодости хозяин почти наверняка играл – как минимум, в университетской команде. Впрочем, когда речь идет о настоящих миллионерах, ничего нельзя утверждать наверняка. Может, он и в университете-то не учился, а деньги нажил, продавая нефть из доставшихся по наследству скважин, – для этого, полагал толстяк, высшее образование необязательно.

Сухопарый встал – без спешки, но и не медля. И толстяк тоже поднялся, с облегчением отставив в сторону недопитый стакан.

– Здравствуйте, господа, – мягко произнес хозяин и уселся в кресло.

Сухопарый тоже сел, точным движением переломившись сначала в поясе, а затем в коленях. Толстяк остался стоять.

– Разрешите представить, – сказал сухопарый. – Господин Закир Рашид, наш новый главный тренер.

Толстяк неловко поклонился.

– Очень

приятно, господин Рашид, – сказал хозяин. – Насколько я понимаю, вы турок?

– Да, – подтвердил толстяк. – Я родился в...

– Благодарю вас, не стоит вдаваться в подробности, – перебил его хозяин, смягчив то, что можно было воспринять как грубость, обаятельной улыбкой. В том, как он смотрел, было что-то странное, и толстяк, приглядевшись, понял, что один глаз у него искусственный. – Я читал ваше резюме, – продолжал одноглазый, – и остался им доволен. Судя по рекомендациям и послужному списку, вы – один из лучших тренеров, каких можно нанять за деньги.

– Это не совсем так, – возразил Закир Рашид. – Я могу не сходя с места назвать вам десяток имен по-настоящему сильных тренеров...

– Ценю вашу скромность, – снова перебил его хозяин, – равно как и вашу похвальную прямоту. Тем более что вы не так уж далеки от истины. Но, господин Рашид, в том, что мы решили прибегнуть именно к вашим услугам, есть определенный смысл. Прежде всего, мне импонирует то, что вы – мусульманин. Хотя форма ислама, исповедуемая у вас на родине, многим кажется сомнительной, я, как человек достаточно широких взглядов, склонен этим пренебречь. Наш баскетбольный клуб, как вам, должно быть, известно, открыт исключительно для мусульманской молодежи, постоянно живущей в Европе. Это, разумеется, не панацея, но я льщу себя надеждой, что таким образом нам удастся отвлечь хотя бы часть нашего юношества от того пагубного образа жизни, который ведут обитатели бедных кварталов. Весь мир убедился в существовании этой проблемы на примере недавних событий во Франции. Наркомания, преступность, хулиганские бунты... терроризм, наконец! Ведь вы, если я правильно понял, сами пострадали от рук террористов...

– Да, – ответил Закир Рашид. На этот раз ему не пришлось сознательно копировать тон, которым разговаривал сухопарый. Горло у него разом превратилось в сухой колодец, а язык сделался шершавым, как наждачный камень, отчего слова звучали хрипло и словно бы через силу. – Моя жена и две дочери погибли, когда террорист-смертник привел в действие начиненный взрывчаткой пояс прямо в кафе, где они сидели.

– Поверьте, я вам искренне сочувствую. Терроризм – это настоящий бич современности. Фанатизм – неважно, религиозный или основанный на какой-то иной идее, – неизменно произрастает из нищеты, забитости и необразованности. Мой клуб – это лишь малая капля в безбрежном море усилий, которые надо приложить, чтобы изменить сложившуюся в мире, особенно мусульманском, плачевную ситуацию.

Толстяк заметил, что хозяин начал говорить "мой клуб" вместо "наш"; впрочем, эта формулировка была куда более точной, ибо баскетбольный клуб, куда Закир Рашид неделю назад был принят тренером, основал одноглазый, клуб принадлежал ему целиком с первого дня своего существования.

– Взрывы и стрельба – далеко не лучший способ заставить мир обратить внимание на проблемы мусульман, – продолжал между тем хозяин, рассеянно играя четками, которые как-то незаметно возникли в его руке. – Спорт представляется мне одним из путей, которые не столь эффектны и быстры, но зато куда более конструктивны.

Закир Рашид почувствовал, что начинает терять нить разговора. Он был человеком в высшей степени конкретным и на всякие заумные речи привык плевать с высоты своего баскетбольного роста. Кроме того, его сильно отвлекал искусственный глаз хозяина, который вызывал у него смутные ассоциации с чем-то хорошо знакомым. Этот глаз наводил на мысли о весьма бурном прошлом; впрочем, с таким же успехом потеря глаза могла явиться результатом болезни или несчастного случая. Однажды Закир Рашид сам едва не лишился глаза, когда во время игры с греками их нападающий случайно угодил ему локтем в лицо. Да, глаза – штука нежная, их надо беречь... Однако к чему весь этот разговор? Хозяин-то, видно, из тех, кто обожает слушать собственный голос...