Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]
Шрифт:
— Я вот что думаю, — сказал он. — А что, процесс и в самом деле состоится?
— Ну, это будет зависеть от него. Он же молчит. Его ничем не прошибешь, если ты это имеешь в виду. Он не хочет даже рта раскрыть.
— Я надеюсь, нам удастся прийти к чему-то взаимоприемлемому, — сказал Кларк. — У меня, правда, еще не было возможности поговорить с ним об этом, но я просто интересуюсь.
— Так
— Предположим, он заговорит, — сказал Кларк, — что бы ты в таком случае мог порекомендовать?
— Слушай! Ты же прекрасно понимаешь: я не могу говорить о таких вещах. Я никогда не знаю наверняка, о чем меня попросит босс. Так что зачем дурачить друг друга. Мое предположение такое: он получит небольшой срок, если признает себя виновным, и большой срок, если не признает.
— Господи ты Боже мой! Да вы, ребята, готовы весь мир упрятать за решетку! Он же совсем еще молодой парень. У него нет судимостей. Он никому не хотел причинить вреда. Он и в суде-то еще ни разу не был за всю свою жизнь. Его, если уж на то пошло, дорожная полиция ни разу не штрафовала!
— Мне это все известно, — сказал прокурор. — Мне известно также, что он ездил на машине стоимостью четыре тысячи и что ему уже двадцать семь лет, и мы никак не можем установить его последнее место работы. Он самый обычный, самый отъявленный торговец краденым оружием — вот и все, и если бы он захотел, он мог бы заложить половину ребят из местной мафии и процентов сорок местных малин, но он этого сделать не захотел. Ладно. Он не раскололся. Ну что ж, те, кто не колется, обычно и отбывают срок.
— Значит, он должен заговорить, — сказал Кларк.
— Ничего подобного. Он ничего не должен, кроме как решить для себя, что для него важнее: рассказать нам о тех, кто нас очень интересует, или отправиться в Дэнбери и пройти курс перевоспитания.
— Выбор очень суровый, — попробовал смягчить прокурора Кларк.
— Как раз по нему, — отрезал тот, — Послушай, давай не будем юлить. Ты же прекрасно понимаешь, что за фрукт тебе достался: он премерзкий парень. До сих пор ему просто везло. До сих пор ему все сходило с рук. И ты прекрасно понимаешь, что у меня есть против него: я взял его с поличным. Ты же с ним разговаривал. Ты с ним виделся и все ему объяснил: либо он расколется, либо будет трубить срок, а он послал тебя или предложил нечто подобное в более вежливой форме. В общем, теперь тебе придется проводить процесс, потому что он признает себя виновным только в том случае, если мы с ним договоримся и его отпустят на все четыре стороны, а я не собираюсь договариваться с торговцем автоматами, который не хочет мне ничего рассказывать. Так что мы проведем этот процесс, и он займет у нас два — два с половиной дня. И парня осудят. Босс потребует от меня, чтобы я просил три года, а может, и пять, а судья скажет: два, а может, и три, а ты подашь апелляцию, и потом, может быть, ко дню рождения Вашингтона, судебные исполнители возьмут его под белые руки и поведут отдыхать в Дэнбери. Господи, да он будет на свободе через год-полтора. Ему же влепят не «двадцатку» строгого режима.
— А еще через год-полтора, — продолжил мысль адвокат, — он снова попадется. Здесь или в каком-то другом округе, и мне опять придется уламывать какого-нибудь ублюдка, может быть, опять тебя, и мы опять встретимся в зале суда, и его опять отправят за решетку. Когда-нибудь это кончится? Когда? Что-нибудь вообще меняется в этом поганом бизнесе?
— Ну что ты, Фосс, — сказал прокурор, беря Кларка за рукав, — конечно, меняется. Не принимай ты это так близко к сердцу. Кто-то из нас умирает, кто-то стареет и выходит на пенсию, старые ребята исчезают с горизонта, появляются новые. Да каждый день все меняется!
— Только что-то не очень заметно, — стоял на своем Кларк.
— А вот это верно, — согласился прокурор. — Это ты очень верно подметил.