Слепой стрелок
Шрифт:
***
Вечером решили пройтись по центру, немного, просто для удовольствия – хотя, как вскоре стало понятно, удовольствия от прогулки получилось мало. Ит признался, что ему эта прогулка напоминает то ли экскурсию в заброшенном музее, то ли вояж по кладбищу, и с ним согласились все. Тягостное ощущение, ни что не похожее, но от этого не менее неприятное. Может быть, это потом изменится, думал Ит, через сто, или через двести лет, когда уйдет это поколение, осознающее степень своей вины, когда родятся и вырастут новые люди. Люди, которые будут мыслить уже совсем иначе. Для которых война внутри собственного мира будет неприемлема. Для которых важны города, деревья, дома, и важна память. Которые осознают с малолетства всю возможную меру ответственности. Тогда, наверное, тут всё изменится – но то, что они видели сейчас, было бесконечно печально. Не просто так мы не любим тройки, не просто так, отнюдь. Эти моменты переходов для всех миров более чем болезненны. Это как взросление. Неразумные дети в единицах и большинстве двоек, сумрачные подростки – тройки, молодые, но уже осознающие себя, как должно, четверки, рассудительные пятерки и шестерки, уже взрослые, и много понимающие, и, начиная от миров седьмого уровня – крайне осторожные в суждениях и решениях семерки и восьмерки. И, практически на грани, девятки и десятки, всегда закрытые, изолированные, не контактные, не сотрудничающие. Далеко не все миры достигают подобных уровней развития, их мало. Совсем мало. Старые, мудрые цивилизации, слишком хорошо осознающие сам факт собственной же зыбкости и конечности. А если уже совсем честно – смертности, и, в ряде случаев, невозможности продолжать существование в прежнем качестве.
– Ит, о чем задумался? – спросил Кир. Оказывается, он уже вышли к реке, неподалеку от высотки, и Пятый с Лином и Скрипачом отправились за мороженым, чтобы хоть как-то разбавить тягостное впечатление от прогулки.
– А? Да так, – Ит пожал плечами. – Не люблю тройки.
– Да кто ж их любит, – Кир вздохнул. – Какой-то ты смурной последние дни.
– Есть такое дело, – покивал Ит. – Именно что смурной. Предчувствие у меня нехорошее, если честно. Но почему и откуда, понять не могу. Причин нет, а предчувствие есть.
– Опять ты за старое, – Кир вздохнул. – На счет чего хоть предчувствие, можешь понять?
– В том-то и дело, что нет, – Ит с досадой покачал головой. – Ерунда какая-то, вот честно. Ни откуда, ни почему… а, ну на фиг, – он махнул рукой. – Будем считать, что я просто устал. Два последних года выдались какие-то нервные.
– Значит, устал, – покивал Кир. – О, морожено тащат, – оживился он. – Слушай, ну хоть мороженое местное тебе нравится, а, псих?
– Да нравится мне всё, – Ит умоляюще взглянул на Кира. – И погода, и мороженое, и что первую мишень нашли. Просто предчувствие это… ладно. Всё. Проехали.
***
– Не должна бы помнить, но, тем не менее, помню, – женщина усмехнулась. Она была моложавая, яркая, но возраст, и немалый, чувствовался – манерность, обороты речи, движения выдавали в ней человека хорошо пожившего, и много повидавшего на своём веку. – Когда вы сказали, я и сама удивилась. Надо же, Варька не пропала из памяти, оказывается. Странно.
– Почему странно? – осторожно спросила Берта.
– Уровень не наш, – женщина дёрнула плечом. – Где были мы, и где это… мышиное семейство.
– Кристина, почему мышиное семейство? – спросила Эри.
– Лучше Крис, – поправила женщина. – Они были бедные. Но… как бы вам объяснить… бедными люди выгладят очень по-разному. Можно быть бедным, но при этом не быть жалким. Понимаете, о чем я?
– Не очень, – признался Фэб. – Объясните, если вас не затруднит.
– Ну, например, собака. Варька же гуляла с моей собакой, за деньги, – ответила Кристина. Берта коротко глянула на Фэба, но тот в этот момент смотрел на визуал, и взгляда не заметил. – Её наняла моя мама. И вот когда мама с ней расплачивалась, у Варьки был такой вид, словно она у нас эти деньги украла, а не заработала. Глаза в пол, лицо красное, как чужое берет, ей богу. И на учебе она вела себя не лучше, – Кристина поморщилась. – У них с матерью было хобби, они оперу любили. Ездили, слушали, когда получалось. И вот, например, собирается к нам на гастроли какой-то известный оперный певец. Билеты дорогие. Что сделает нормальный человек? Попытается заработать, где-то деньги достать, подсуетиться. Что делала Варя? А Варя начинала копить. Откладывала обеденные деньги, например. Ходила пешком, десять автобусных остановок. И так далее. А никаких попыток подработать, чтобы получить эти самые деньги, она не делала. Убогое жалкое мышление какое-то, вот честно.
– Но вы же сказали, что она гуляла с вашей собакой, – напомнил Лин. – Значит, она всё-таки подрабатывала, выходит дело?
– Она гуляла с Эльбой только потому что моя мама договорилась с её мамой, – покачала головой Кристина. – Инициатива исходила не от Вари. И даже не от её мамаши, разваренной лапши, такой же, как сама Варька. Мама моя была жалостлива без меры, вот и старалась всем, кому только можно, помочь. Хоть чем. Оттуда и эти прогулки, которые, к слову, меня лично только бесили.
– Почему? – удивился Фэб.
– Да потому что грязные Эльбины лапы мыла я, а не те, кто задумал таскать собаку по грязной пойме, – Кристина вздохнула. – Нет, наша девочка была счастлива, конечно, но большой необходимости с ней гулять по грязи не было. Достаточно было бы и двора.
– Ясно, – кивнул Фэб. – А вы не знаете, что с ней и с её матерью случилось? Мы пытались их разыскать, но ничего не сумели найти. Ни могил, ни упоминаний.
– Война случилась, – голос Кристины потяжелел. – Скорее всего, они были в одном из эпицентров сами понимаете, чего. А после такого, конечно, ничего не останется. Ни могил, ни упоминаний.
– Война была ядерной? – уточнил Фэб.
– Угу, – кивнула Кристина. – Сперва не была, а потом вдруг стала. Но про это запрещено говорить. Я и не буду. А что случилось, могу предположить. И Варька, и её мамаша были патриотки, и когда объявили набор, они пошли. И в результате я сижу тут, и говорю с вами, а они превратились в ничто. В пепел, в лучшем случае. Там же должен остаться потом пепел, верно?
– Скорее всего, да. Должен. Грустная история, – заметил Фэб. – В любом случае, спасибо, что согласились с нами побеседовать.
– Да не за что, – пожала плечами Кристина.
– Простите, последний вопрос, – вдруг произнесла Берта. – Крис, как вы считаете, от них могло хоть что-то остаться, кроме пепла? Какие-то личные вещи, упоминания, хоть что-то? Или они были настолько закрытыми, что это исключено?
– Вещи? – переспросила Кристина. – Думаю, ничего не осталось. Время тогда было, знаете ли, смутное. Что там, что тут, в Китае. Маловероятно, что кому-то было дело до их вещей. Не до того, знаете ли.
– Ясно, спасибо, – Фэб покивал. – А Варвара не была случайно умственно отсталой? – уточнил он.
– Нет, не была, – покачала головой Кристина. – Но её часто так называли, из-за наушников. Она музыку постоянно слушала, с совершенно обалделым и тупым выражением на лице. Рот открыт, и глаза в разные стороны. Наушники ей, кстати, тоже кто-то подарил, – добавила она. – Сильно устаревшие, но хорошие. Ну, она вроде бы говорила, что хорошие. Ей нравились. В трёх местах изолентой перемотаны, зато немецкое качество, – Кристина засмеялась. – Вообще, спасибо вам. Вы разбудили мою память, что-то давно я не вспоминала ни Москву, ни маму, ни юность. А сегодня, пожалуй, устрою себе вечер ностальгии, – она улыбнулась. – С чаем, сладкими пирожками, и просмотров старых записей.