Слепой стреляет без промаха
Шрифт:
– Сама дура!
После чего, ступая не вполне твердо, но с большим достоинством, направился к контейнерной площадке для сбора твердых бытовых отходов – говоря попросту, по-русски, к помойке. К большому облегчению сидевшей на дереве вороны, бумажки от мороженого, издающей умопомрачительные запахи кокосового масла и ванильного ароматизатора, мужик не заметил, а если и заметил, то не соблазнился легкой добычей: как-никак, это была не бутылка портвейна. Он шел неторопливо, с праздным видом глазея по сторонам, а примерно на полпути вдруг остановился и, опустив свою ношу на снег, долго возился, прикуривая сигарету.
Пока он этим занимался, дверь подъезда снова отворилась, и из нее вышел пожилой, солидного вида господин, широко известный в узких кругах как генерал ФСБ Потапчук. Ворона взволнованно переступила с ноги на ногу,
Не обратив на лежащую в метре от его ног скомканную, исклеванную и изодранную цветастую бумажку ровным счетом никакого внимания, генерал начал спускаться с крыльца. Этим он моментально заслужил снисходительную благосклонность вороны: лопух, конечно, и растяпа, как большинство ему подобных, но на чужое добро не покусился, и на том спасибо. В общем, пусть себе идет, куда шел; пусть живет, в общем.
Увы, это мнение разделяли не все, и наблюдала за генералом Потапчуком не одна лишь ворона. Во дворе его давно и с нетерпением дожидались. Боковое стекло стоящей на дворовой парковке напротив подъезда зеленой «семерки» опустилось, и в окошко высунулся ствол автомата.
В начале недели на смену запоздалым мартовским метелям пришла очередная оттепель. По ночам еще держался морозец, но днем столбик термометра поднимался выше нуля, а на солнце и вовсе показывал плюс пятнадцать. Не успевший запачкаться после недавних снегопадов наст сверкал и искрился, напоминая сахарную глазурь, безоблачное небо ярко, уже совсем по-весеннему голубело. И когда торчащий посреди двора со своим мусорным ведром пьяница в потрепанном камуфляжном бушлате, не выпуская изо рта сигареты, вдруг выстрелил по «семерке» из большого черного пистолета с длинным заводским глушителем, этот нехороший поступок выглядел настолько неуместным на фоне весенней капели, солнышка и всего прочего, что было проще счесть его галлюцинацией, чем поверить в реальность происходящего.
Убитый наповал пассажир «семерки» ткнулся простреленной головой в ветровое стекло, торчащий из окна ствол автомата безобидно и ненужно задрался кверху. Водитель, не ожидавший такого поворота событий, запустил двигатель и, прежде чем спешно покинуть театр так неудачно начавшихся военных действий, попытался исправить положение и все-таки выполнить полученный приказ: оттолкнув загораживающего мишень мертвого коллегу, выхватил пистолет и трижды выстрелил в стоящего на крыльце подъезда генерала. Потапчук не остался в долгу, и выпущенные им четыре пули украсили борт «семерки» созвездием круглых дырок. Спугнутая неожиданно начавшейся пальбой ворона разразилась хриплым карканьем, которое подозрительно напоминало непечатную брань, сорвалась с шаткого насеста и, панически колотя крыльями, со всей возможной поспешностью рванула куда глаза глядят. Следуя ее примеру, водитель воткнул передачу и отчаянно газанул, чего, с учетом состояния дорожного покрытия, делать явно не стоило. Машину опасно занесло, «Стечкин» с глушителем деликатно хлопнул еще один раз, и потерявшая управление «Лада», с лязгом и хрустом ударившись об угол трансформаторной будки, замерла на месте.
Пьяница в бушлате и лыжной шапочке подхватил мусорное ведро, к донышку которого пристало с килограмм сырого оттепельного снега, и прежней нетвердой поступью возобновил движение в направлении контейнерной площадки. Генерал неторопливо убрал пистолет в наплечную кобуру и двинулся к своей машине, на ходу доставая из кармана мобильный телефон, чтобы сообщить о покушении на свою драгоценную
Они даже не переглянулись, не говоря о том, чтобы обменяться мнениями по поводу произошедшего, но оба прекрасно понимали: это было не что иное, как долгожданный, прямой и недвусмысленный ответ на посланный Федором Филипповичем в далекий Челябинск официальный запрос.
Стоявший в двух шагах от Сердюка Алексей Ильич Гриняк не успел ничего предпринять, не говоря уже о Сумарокове, который, задумчиво грызя травинку, сидел в прежней позе в тени «Черного орла». На какой-то миг все вокруг, казалось, застыло в полной неподвижности, как на сделанной хорошей цифровой камерой цветной фотографии: лежащий с задранными ногами в облаке пыли Липа, замершие в странных позах солдаты возле палатки охраны, чудак с ведром и тряпкой, выставивший из-за покрытой хлопьями мыльной пены бронированной кормы удивленное лицо, Сердюк в позе только что отправившего соперника в аут боксера и распластавшаяся в воздухе над его головой фигура в синем комбинезоне техника с большой крестообразной отверткой, зажатой в занесенной для удара руке.
Потом фотография ожила. Жилистый латиноамериканец в синем комбинезоне, как спрыгнувшая с дерева большая кошка, упал Сердюку на спину, сбив его с ног, и прямо в падении вонзил отвертку ему в шею. Отвертка с отвратительным хрустом вошла в плоть почти по рукоятку; раньше, чем кто-нибудь успел отреагировать на происходящее, техник с усилием вырвал свое импровизированное оружие из раны и нанес еще один удар.
С жестяным дребезгом упало и откатилось в сторону ведро, грязная мыльная вода хлынула на землю, растекаясь по ней кривыми ручейками, и мгновенно впиталась в песок, оставив на нем лишь темные разводы с ноздреватыми хлопьями серой пены. Все еще сидя на земле, Сумароков сделал подножку, и хозяин ведра с разбега плюхнулся на живот. В руке у него был большой складной нож; навалившись сверху, Сумароков схватил техника за скользкое от пота запястье и принялся выворачивать руку, стараясь обезоружить. Латиноамериканец отчаянно сопротивлялся, брыкаясь и нечленораздельно вереща. Его подоспевший товарищ сильно ударил Сумарокова в ребра тяжелым армейским башмаком; зарычав от боли, Сумароков резким рывком перекатился на спину, взвалив на себя противника, и, продолжая одной рукой удерживать руку с ножом, другой обхватил его за шею и хорошенько сдавил. Латиноамериканец перестал верещать и захрипел, но нож не выпустил.
На пути у бросившегося на помощь Сердюку Алексея Ильича, как из-под земли, возникли двое в синих комбинезонах. Уклонившись от размашистого удара большим разводным ключом, Гриняк ударил в ответ. Здоровьем его не обделили; коротко вякнув, воинственный сын независимой Венесуэлы отлетел в сторону, шмякнулся о крыло танка и прилег отдохнуть в его тени, положив на гусеницу всклокоченную черноволосую голову. Второй большой потной обезьяной прыгнул на Гриняка и вцепился обеими руками ему в горло с явным и недвусмысленным намерением задушить. Алексей Ильич боднул его головой в лицо и коротко, резко ударил с двух сторон по почкам ребрами ладоней. Он никогда не занимался изучением боевых искусств, считая это дело пустой тратой времени: в повседневной жизни ему вполне хватало навыков, приобретенных в детстве и ранней юности во дворах и на улицах родного Челябинска. Теперь применять эти навыки ему приходилось нечасто, но всякий раз, когда это происходило, окружающим становилось ясно: старый конь, действительно, борозды не портит. Противник Алексея Ильича этой поговорки явно не слышал, о чем свидетельствовало почти комичное выражение искреннего изумления, появившееся на его смуглой физиономии за мгновение до того, как он упал.
Все это продолжалось считанные секунды. Оседлавший поверженного Сердюка механик в третий раз занес над головой окровавленную отвертку. Другой, не успев ни изменить направление удара, ни хотя бы умерить его свирепую мощь, со всего размаха пнул сапогом в пах своего товарища, которым, как щитом, прикрылся Сумароков. Полузадушенный бедняга издал короткий хрюкающий звук и, наконец, выпустил нож, который мертвой серебряной рыбкой безобидно блеснул в пыли. Гриняк с расцарапанным чужими грязными ногтями горлом подхватил с земли разводной ключ и шагнул вперед, чтобы помочь Сердюку, и в это мгновение беспорядочный шум стихийно возникшей потасовки перекрыл хлесткий щелчок пистолетного выстрела.