Слепой в зоне
Шрифт:
Но когда он подполз к двери, то сообразил, что скорее всего она находится под прицелом, и лучше зайти с другой стороны. Ему удалось пробраться к противоположной стороне незамеченным, убедиться, что машины в отсеке нет, снять гранату, а затем отползти и швырнуть ее в ворота. Прогремел взрыв, створки разлетелись, и Глеб не мешкая, пока еще клубилась пыль, бросился в ферму.
Зацепился ногой за какую-то балку, упал, покатился по цементному полу и залег у стены. Сейчас он уже видел машину. Да, действительно – тяжелый военный «КрАЗ».
– Он там! Там! – услышал Глеб голос одного из бандитов. – Он там, – кричал Вася, поливая свинцом
Пули крошили дерево, ферма полнилась грохотом выстрелов. Глеб понимал, что стоит ему подняться, стоит шевельнуться, как пули сделают из его тела решето.
Поэтому он избрал иную тактику.
– Все, ему концы! Полковник, мы его подстрелили!
Полковник Сазонов с облегчением вздохнул. Магометов и еще двое оставшихся в живых, держа наизготовку автоматы, двинулись к Глебу, который лежал за двумя пощипанными пулями бревнами.
– Да, он уже труп! – громко и радостно крякнул Магометов.
Глеб сжимал в руках две гранаты. Когда между ним и противниками оставалось шагов девять, Сиверов метнул гранаты им под ноги, а сам бросился к двери. «Пан или пропал!»
Два взрыва слились в один, и трое бандитов замертво рухнули на землю, а Глеб выбрался из фермы.
Полковник Сазонов выпустил длинную очередь из своего автомата, разрядив почти весь рожок в мелькнувшую тень. И две пули задели Глеба. Его правая рука безжизненной плетью повисла вдоль тела, автомат упал на землю.
…Около часа царила тишина. Глеб то терял сознание, то приходил в себя.
Как ему стало ясно, повреждено не только плечо, в бедро попал осколок гранаты.
Нога не сгибалась, была бесчувственной. Глеб истекал кровью, лежа за кучей сухого навоза.
А в силосной яме сходили с ума, слушая взрывы, выстрелы, незадачливые киношники. Они не могли самостоятельно выбраться из глубокой ямы и ничем не могли помочь Глебу. Да они и не знали, кто воюет на ферме и почему, собственно, целую ночь ведется этот бой. На рассвете послышался рев мотора в небе. Звезды еще мерцали, но восток уже тронуло зарево. Над болотом проплыл тяжелый военный вертолет без опознавательных знаков и завис над фермой. Через минуту он медленно, чтобы не зацепиться за провода обесточенных высоковольтных линий, начал снижаться. Вертолет сел на территорию скотного двора, винты еще какое-то время продолжали вращаться. И только после того, как из дверей фермы показался полковник Сазонов с автоматом в руках, люк вертолета открылся, и на землю выпрыгнули вооруженные люди.
Глеб не слышал, о чем с ними разговаривает полковник. В промежутках между забытьем Глеб чувствовал, как жизнь неотвратимо уходит из его тела вместе с кровью, вытекающей из ран. Он подполз к автомату, что стоило ему невероятных усилий, и спрятался за ржавые бочки с соляркой. А когда попытался перевязать ногу, вновь потерял сознание.
Полковник Сазонов выгнал «КрАЗ» из фермы, и вооруженные люди принялись закреплять на ядерном фугасе трос, чтобы прицепить его к вертолету. А на востоке все сильнее и сильнее разгоралась заря. Через час должно было показаться солнце и начаться день.
Когда с тросом было покончено, полковник Сазонов подошел к открытому люку вертолета, молодой мужчина, по виду араб, протянул ему портфель с деньгами. С глупой улыбкой на лице Сазонов перебирал пачки банкнот и уже хотел забраться в вертолет. Но в это время прогремел выстрел. Глеб от этого звука пришел в себя.
Он увидел, как, медленно покачиваясь, полковник
Фугас увозили. Кто увозит – Глеб не знал. И не знал, как остановить вертолет. У него не было гранаты, которую можно бросить под брюхо вертолета, да и сил не хватило бы добросить ее до гудящей машины, готовящейся к взлету. Глеб поднял глаза к посветлевшему небу, словно ища поддержки там, и увидел прогнувшиеся, слегка подрагивающие от ветра провода линии высоковольтной передачи.
Вертолет, к брюху которого был прикреплен длинным тросом фугас, тяжело оторвался от земли. Лопасти, вращаясь все быстрей, слились в сверкающий диск.
Бурьян, заполонивший весь двор фермы, зашатался, припал к земле. Как огромный маятник, раскачивался под вертолетом ядерный фугас…
Глеб из последних сил поднял автомат и в тот момент, когда вертолет начал свой размеренный подъем, трижды выстрелил.
Рука не дрогнула, глаз не подвел. Пули перебили на двух мачтах электропередачи алюминиевый, со стальной жилой, внутри провод, и он, описывая дугу, захлестнул винт вертолета. Винт еще несколько мгновений работал, наматывая на себя провод, затем внутри машины что-то захрустело – лопасти вновь стали видны, замерли. И вертолет, поднявшийся над землей метров на шесть, рухнул вниз, развалившись на куски. Из-за леса, из-за реки, почти касаясь верхушек деревьев, уже с ревом неслись два военных вертолета. Но Глеб не слышал гула моторов, не видел ярко-красного края солнечного диска. Сознание вновь покинуло его.
Вертолеты зависли над фермой. Люди генерала Судакова, прилетевшие на них, опоздали: то, что они должны были сделать, совершил за них Глеб Сиверов. Можно было отложить автоматы и гранаты со слезоточивым газом в сторону. И все-таки они успели. Один из вертолетов через полчаса взял курс на северо-восток, унося на борту пока еще не пришедшего в себя Глеба Сиверова и съемочную группу белорусского телевидения. А люди в военной форме, вооруженные дозиметрами и рентгенометрами, обследовали фугас, криво лежавший на ослепительно зеленой в рассветных лучах солнца траве. Володька Кондаков не подвел, смог все-таки сообщить, где агент по кличке Слепой и где ядерный фугас, похищенный полковником Сазоновым. Генерал Судаков выслушал доклад своего секретаря о том, что операция завершена, фугас перевезен на военную базу.
– Можешь идти, – тяжело вздохнул генерал, – вы все хорошо поработали.
«Не нравится мне его вид, – подумал секретарь, покидая кабинет, – ну да ничего, теперь сможет отдохнуть».
Оставшись один, генерал Судаков вставил в кассетоприемник автоответчика маленькую кассету, записанную на следующий день после того, как бежал Шанкуров.
Генерал вслушивался в голос дочери, сообщавшей, что ее отпустили, что у нее теперь все хорошо, она обещала приехать в конце лета, познакомить отца со своим женихом. Судаков вслушивался и в свой тихий, измученный голос, звучащий из динамика. Он пытался уверить дочь, что и у него все отлично. Этот разговор он записал, сам еще не зная толком, зачем это делает. А вот теперь понял. Голоса смолкли. Судаков достал кассету, разломал ее, скомкал пленку и поджег ее в пепельнице, старательно перемешал пепел. Потом достал сигарету, закурил, делая глубокие затяжки.