Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
– А я, стало быть, нарушаю? – с кривоватой улыбкой уточнил человек в темных очках, застегивая клапан кармана, в который убрал свое удостоверение.
– Типа того, – сказал Фома. – То есть, если бы мы с парнями действительно работали на Хвоста или, там, на Бурого, вот этот твой гоп-стоп наверняка засчитали бы как серьезный косяк. Но мы-то сами по себе! Так, слышали звон – есть, дескать, такие авторитетные дяди, один на Украине, другой в Москве, крутят тут какие-то серьезные дела…
– Ошибочка, значит, вышла, – с полувопросительной интонацией произнес эфэсбэшник.
– Типа того, – повторил Фома. – Нам бы проехать, – напомнил он. – Может, приберешь свою бутафорию?
– Конечно-конечно, – торопливо закивал головой москвич и, демонстрируя полную готовность как можно скорее освободить
– Угу, – без излишней ласковости буркнул Фома.
Откровенно говоря, сейчас он понимал еще меньше, чем в самом начале. Разговор получился какой-то дурацкий, несерьезный: «Дай денег!» – «Не дам!» – «Ну, спасибо, извините…» И ведь это не потерявший берега пьяный гопник, а подполковник ФСБ, явно очень хорошо знающий, кто такие Бурый и Хвост и чем они занимаются. Он приехал на джипе Мосла, заранее точно зная, в какое время и по какой дороге будут двигаться курьеры, устроил тут настоящую засаду, и ради чего – чтобы обменяться парочкой бессмысленных фраз и сразу пойти на попятный?
Москвич с лязгом забросил домкрат и баллонник в багажник чужого джипа и наклонился за колесом. Фома не стал ни прощаться с ним, ни торопить: ситуация была странная, явно нештатная, и умнее всего сейчас было молча вернуться в машину и поскорее уехать.
Действуя в соответствии с этим не шибко оригинальным, но весьма разумным планом, Фома повернулся к москвичу спиной и направился к «девятке», в салоне которой его дожидались недоумевающие коллеги. Сделав два шага, он не утерпел и все-таки обернулся. Это проявление слабости осталось незамеченным: эфэсбэшник как раз укладывал в багажник запаску, так что наружу торчала только его обтянутая камуфляжными штанами корма. Фома отвернулся, на ходу пожав плечами, и в это время москвич, прекратив возиться с запаской, выглянул из-за открытой дверцы багажного отсека и выстрелил ему в спину из пистолета.
Фома еще падал, когда москвич, сменив прицел, несколько раз подряд выстрелил по машине. Ветровое стекло «девятки» украсилось созвездием пулевых пробоин, от которых неровными лучиками разбегались мелкие трещины, и оставшиеся в машине курьеры умерли почти одновременно, даже не успев вынуть спрятанное по сигналу Фомы оружие.
Человек в темных очках взял из багажника джипа небольшую сумку и, повесив ее на плечо, подошел к «девятке». Когда он открыл дверцу, оттуда вывалился и головой вперед упал на дорогу труп водителя. Одна пуля попала ему в переносицу, другая пробила гортань. Ухватив за штанину, стрелок убрал мешающую ему ногу мертвеца и, потянув рычажок под сиденьем, отпер замок багажника. Он обошел машину сзади и открыл багажник. В ноздри ударил запах копченого сала и чеснока, такой сильный и аппетитный, что киллеру немедленно захотелось есть. Он открыл свою сумку и приступил к нехитрым приготовлениям: вдавил в приличных размеров брусок пластиковой взрывчатки детонатор, вставил бикфордов шнур и, раздвинув мешки и сумки, поместил взрывчатку на самое дно багажника, затолкав ее настолько далеко, насколько мог. Держа конец шнура в руке, он перешагнул через распростертое на дороге тело Фомы и забрался на водительское сиденье джипа. На приборной панели лежала открытая пачка «кэмел». Стрелок вытряхнул оттуда сигарету, сунул в зубы и чиркнул колесиком бензиновой зажигалки. Голубоватый дымок рассеялся в пахнущем лесными травами воздухе; киллер, в кармане которого лежало удостоверение подполковника ФСБ, поднес тлеющий кончик сигареты к бикфордову шнуру и, когда тот зашипел, плюясь злыми искрами и дымясь, бросил его на дорогу.
Двигатель джипа завелся со второй попытки. Стрелок включил передачу, захлопнул дверцу и аккуратно развернул машину в сторону российской границы. В боковое зеркало ему было видно, как сердитый огонек, искрясь и волоча за собой тающий султан синеватого дыма, бежит по разбитому асфальту к открытому багажнику «девятки». Машина тронулась и успела проехать около двадцати метров, когда позади коротко, оглушительно громыхнуло. Дымящаяся дверца багажника, кувыркаясь и дымясь на лету, промелькнула в небе и с лязгом грохнулась на дорогу перед джипом. Внедорожник слегка подбросило, когда правое переднее колесо наехало на
Потом машина миновала очередной поворот дороги, картинка в боковом зеркале сменилась, и, чтобы бросить прощальный взгляд на маячащий в небе над верхушками кустов косой столб черного дыма, человеку в темных очках пришлось повернуть голову. Его губы тронула тень улыбки: работа, как обычно, была проделана без сучка и задоринки.
Старенькая «Таврия», выкрашенная в отвратительный бледно-зеленый цвет (выкрашенная, судя по некоторым верным признакам, от руки, обыкновенной малярной кистью, и притом не слишком аккуратно), дребезжа, как ведро с болтами – каковым, в сущности, и являлась, – мужественно барабанила колесами по многочисленным неровностям заброшенного, пришедшего в полнейший упадок шоссе. Струп вел ее по прямой, объезжая только самые глубокие ямы, в которых можно было запросто оставить колесо. От сильной тряски в тесном, провонявшем грязным тряпьем и бензином салоне бюджетного автомобильчика, который увидел свет еще до развала Советского Союза, мутно-желтым облаком стояла поднявшаяся с пола пыль. Струп открыл оба окна, но это почти не помогало, и он уже начал подумывать о том, чтобы для сквозняка открыть еще и багажник.
Небо над лесом в той стороне, куда он направлялся, снова пошло наливаться предгрозовой синевой, темнея прямо на глазах. Начало лета выдалось аномально дождливым, и в заросших кустами и высокой травой придорожных канавах тускло поблескивала стоячая вода. О ветровое стекло то и дело с отчетливым стуком разбивались крупные, ядреные комары; мухи ударялись в него со щелчком, оставляя неприятные на вид желтоватые кляксы, а большие жуки в хитиновых панцирях били в стекло, как пули или вылетевшие из-под колеса камни, заставляя Струпа рефлекторно втягивать голову в плечи.
Слева послышалось низкое, басовитое гудение. Повернув голову, Струп увидел крупного желто-коричневого шершня, который неподвижно завис в воздухе напротив открытого окна в каком-нибудь десятке сантиметров от его лица. Струп покосился на спидометр. Стрелка покачивалась в промежутке между сорока и пятьюдесятью километрами в час. Ничего себе – неподвижно! Он немного увеличил скорость. Шершень не отставал. Струп притормозил, но и это не помогло: кусачая тварь реагировала мгновенно и осталась на прежнем месте, как будто и впрямь была жестко прикреплена к машине посредством торчащего из окна невидимого проволочного штыря. Не имея ни малейшего желания проверять, насколько болезненным может оказаться укус, Струп торопливо завертел ручку стеклоподъемника. Окно закрылось, и шершень, словно что-то такое поняв, резко отвернул в сторону и желто-коричневой пулей по длинной дуге улетел в придорожные кусты.
Тогда Струп снова открыл окно и потянулся за сигаретами, которые лежали на соседнем сидении. Там же, справа, упираясь обшарпанным деревянным прикладом в грязный резиновый коврик, стоял его верный помповый дробовик. Двумя пальцами выудив из пачки сигарету, Струп сунул ее в зубы, взял из проволочной загородки на передней панели зажигалку, и тут где-то далеко, прямо там, куда он держал путь, послышался плотный громовой раскат. При этом молнии Струп не видел. Молния могла блеснуть, пока он отвлекся на шершня, состязаясь с ним в скорости и маневренности, но тогда гром, так долго катившийся из далекого далека, прозвучал бы намного слабее.
Прямо по курсу над лесом вдруг поднялся, густея на глазах, косой, увенчанный клубящейся грибовидной шапкой столб жирного черного дыма с заметными даже издалека прожилками рыжего пламени. Не раздумывая ни секунды, Струп съехал на обочину и затормозил. Облако поднятой колесами пыли настигло машину, накрыло густой, почти непрозрачной пеленой, заставив водителя несколько раз чихнуть, и уползло вперед, рассеиваясь и оседая. Все так же, не раздумывая и не медля, майор Бурсаков схватил ружье, толчком распахнул дверцу и, пригибаясь, как под обстрелом, обежал машину.