Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
– Струп и без наших указаний держит ушки в надлежащем положении, – заметил один из участников совещания – рано поседевший, но не утративший хищной мужской красоты подполковник Федосеев. – Еще немного, и они у него на темечке в косичку заплетутся. Если там, на маршруте, произойдет что-то достойное внимания, он это не пропустит.
– Тем не менее, отправить ему сообщение необходимо, – сказал генерал. – Хотя твоя версия, майор, оригинальностью, прямо скажем, не блещет. Прямо на поверхности лежит, наклоняйся и бери…
– Бритва Оккама, – быстро возразил строптивый Барабанов, – принцип экономии мышления. Он гласит, что не надо без необходимости умножать сущности. Говоря простыми словами, если впотьмах, да еще и спьяну, треснулся лбом о косяк, для объяснения
– Я знаю, что такое бритва Оккама, – недовольно проворчал Тульчин. – Хотя в твой интерпретации данный философский постулат звучит достаточно свежо и необычно. И все же я попросил бы всех – и тебя, майор, в том числе, – напрячь умственные способности. Причем хотелось бы, чтобы результатом этого напряжения стали нормальные, жизнеспособные рабочие версии, а не словоблудие а-ля Валерий Игоревич Барабанов. Ну?
– Народный мститель, – после довольно продолжительной паузы предположил один из оперативников. По кабинету пронесся невнятный шум, в котором без труда можно было различить насмешливое фырканье, откровенное хихиканье и отпускаемые вполголоса саркастические реплики: «Дубровский» и «Робин Гуд».
– М-да, – сказал генерал. – Я же просил сосредоточиться!
– Прошу прощения, Андрей Константинович, – упрямо наклонил обритую под ноль голову автор насмешившей участников оперативного совещания версии. – Я понимаю, как это звучит, и все же разрешите привести некоторые соображения.
– Валяй, – разрешил Тульчин, – обосновывай. Я бы предложил остальным продумать контраргументы, но, судя по всеобщему веселью, их и так более чем достаточно. Итак?
– Обоснования простые, – сказал оперативник. – Этих психов, которые, не дождавшись помощи от закона, начинают собственноручно восстанавливать справедливость, хватает где угодно, даже в Москве. И не надо забывать, в каких местах, в какой обстановке, между какими людьми все это произошло. Там у каждого на руках ствол, и не один, и стволами этими они пользуются чаще, чем вилкой и столовым ножом. Это или какой-нибудь идейный борец за конституционный порядок с хорошей военной подготовкой и целой кастрюлей тараканов в башке, или просто обиженный из местных – с дочкой его кто-нибудь из этой компании позабавился, жену мимоходом убили или просто собаку пристрелили – да мало ли!.. Лет ему, судя по фотографии, не меньше сорока – ну, может быть, тридцати пяти, тридцати семи… То есть прогуляться по горячим точкам и приобрести соответствующие навыки вкупе с афганским синдромом он мог вполне. И тамошние места для такого, как он, – настоящий рай. Ни тебе врачей, ни полиции, ни надоедливых соседей… Словом, чем меньше вокруг людей, тем ниже вероятность сгоряча отвинтить кому-нибудь голову и загреметь за проволоку. Жил себе человек спокойно, никого не трогал, браконьерствовал потихоньку, а тут – Бурый со своей шайкой. Он за конституционный порядок кровь проливал, а этим отморозкам все до фонаря – и он, и порядок…
– Логика налицо, – остановив его движением ладони, медленно согласился генерал. – Бредовая, конечно, но логика. Что ж, будем надеяться, что Игорь Степанович прав, – он коротко кивнул в сторону подполковника Федосеева, – и Струп действительно держит ушки на макушке. Если так, то слух о появившемся в тех краях неуловимом мстителе с навыками профессионального снайпера мимо этих ушей точно не пройдет. Другие версии будут?
– Операция спецслужб, – подал голос немолодой рыжеусый человек, сидевший на самом дальнем от генерала краю стола. В пиджаке он выглядел грузным, даже толстым, но это впечатление было обманчивым: все внутреннее пространство его просторного, слегка лоснящегося в районе локтей и седалища одеяния заполняла мощная мускулатура. Про таких говорят: ударь ломом – не погнется, так отскочит. Насчет лома генерал Тульчин не знал, но вот доски различной толщины и даже дубовые брусья на его глазах о подполковника Уварова ломали неоднократно – как правило, без сколько-нибудь заметного вреда для его богатырского
– Это все любят, не только они, – вздохнул Тульчин. – Да, Струпу придется-таки повертеться, проверяя на месте все эти версии… Это все? А вы, Игорь Степанович, – обратился он к Федосееву, – ничего нам не скажете? Может, глянете на ситуацию, так сказать, свежим глазом?
При упоминании о свежем глазе седоголовый красавец едва заметно поморщился. Он служил под началом генерала Тульчина уже почти год, но до сих пор не до конца избавился от статуса новичка, особенно неприятного для человека с его опытом работы в спецслужбах. Он встал, машинально оправив пиджак, и провел ладонью по белым, как снег, густым волосам.
– У меня есть кое-какие предположения, – негромко произнес он, – но я не хотел бы озвучивать их прямо сейчас.
– Это почему же? – изумленно заломив бровь, с прохладцей, которая сквозила в его тоне всякий раз, когда подчиненные начинали выкидывать коленца, осведомился генерал.
– Во-первых, это преждевременно, – сказал Федосеев. – Полагаю, ближайшие события либо укрепят меня в моем мнении, либо докажут его ошибочность. Но, даже будучи полностью уверенным в своей правоте, я предпочту доложить вам свои соображения лично, с глазу на глаз.
– Вы что же, не доверяете коллегам? – еще прохладнее поинтересовался Тульчин.
– Могу лишь повторить то, что уже сказал, – ровным голосом ответил подполковник Федосеев. – А если кто-то из присутствующих чувствует себя задетым, могу добавить, что веду себя подобным образом не из ложного самолюбия или боязни насмешек, а исключительно в интересах общего дела. Не сомневаюсь, что каждый из присутствующих в своей практике хотя бы один раз оказывался в ситуации, когда молчание – золото, независимо от аудитории слушателей.
– Это верно, – поддержал новичка рассудительный Уваров. Он бросил сердитый взгляд на майора Барабанова, который пренебрежительно кривил холеное лицо, и добавил: – Хотя, когда такое случается, ситуация, как правило, поганая – поганей некуда. Надеюсь, Игорь Степанович, что ты ошибаешься. Очень надеюсь!
– Я тоже, – коротко кивнул Федосеев и повернулся к генералу. – У меня все.
Тульчин кивком усадил его на место, помолчал, переваривая услышанное, и спросил:
– Еще кто-нибудь хочет высказаться? Нет? Тогда все свободны. Хватит переливать из пустого в порожнее, марш по местам и за работу! А ты, Игорь Степанович, останься, – остановил он поднявшегося со стула вместе с коллегами Федосеева. – Преждевременно или нет, а все-таки хотелось бы знать, что у тебя на уме.
Не без труда преодолев почти непроходимый лабиринт извилистых, малоезжих лесных дорог, которые так и подмывало назвать тропами, джип выбрался на шоссе – вернее сказать, то, что от него осталось после четвертьвекового запустения. Машина была не первой молодости; густо запыленный угловатый кузов покрывал затейливый узор засохшей грязи, летевшей из-под колес, когда внедорожник штурмовал оставленные прокатившимся через здешние безлюдные места грозовым фронтом глубокие, топкие лужи. Передний бампер, фары, решетку радиатора и плоское ветровое стекло густо облепили расплющенные в блин комары: основную часть пути машина проделала после наступления темноты, когда кровососы вышли на ночную охоту. В этом году их было так много, что даже на умеренной скорости они бились о стекло буквально градом, со звуком, напоминающим стук дождя.