Слепой. Над пропастью
Шрифт:
Но нет худа без добра, а добра без худа. Я совершенно случайно на холодильнике обнаруживаю маленький радиоприемник. Наверное, бабулька слушала тарахтение по вечерам, когда избавилась от зомбояшика. Владелец сменился. Теперь я буду включать музыку по вечерам. Моя любимая волна радиошансон. Она возвращает лет на десять назад, в те времена, когда был богат, здоров и счастлив. И в душе не было страха перед будущим. Наконец, мне надоело бесцельно бродить по комнате, и ушибать пальцы, натыкаясь на мебель. Я заглядываю в холодильник. И, нащупав пару бутербродов с сыром и колбасой, принимаюсь жевать. Не забыв при этом бросить несколько лакомых кусочков Маркизу. Да, нормально устроился престарелый попрошайка. Сидит под столом, трескает колбасу. Хотя я тоже не бедствую, можно сказать. Что ни говори, а мне просто сказочно повезло. Есть крыша над головой. Соседей в квартире мало. Один только старик, дядя Петя. Но его не было слышно до самого вечера. Видать пошел по своим делам. А я улегся на кровать около Маркиза. Старый кот умостился на руку, и от удовольствия громко мурлыкает. Я почесываю за ушком.
– Что, Маркиз, мир, дружба, жвачка? Котяра принимается перебирать лапами, и мурлыкать еще громче. Видно, признает меня за хозяина. – Эх, ты, мое черное одноглазое чудовище! – Грустно вздыхаю. Да, я не ангел, и не святоша. Люблю выпить хорошего вина, срезаться в картишки. Я давно не верю в такие бредни, как любовь. Людишки полны всякого дерьма. От них можно получить удар в спину. При том в самый неподходящий момент. Я перестал верить людям. Может, поэтому живу, как волк-одиночка.
Да, я не монах-затворник. В моей жизни было много женщин. Но все прошли стороной, исчезли, как будто растворились. Ни одна не задержалась у меня в душе. Ни одна из них не заставляла учащенно биться сердце, как та, что осталась за больничной дверью. О, как сейчас не хватало мягкого голоса, и прохладной руки, которая так часто касалась разгоряченного лба. Особенно остро не хватало общения с моим ангелом сейчас, когда остался один на один со своей болью. Что я могу дать этой женщине? Я, как нищий, живу одним днем. У меня нет будущего. Поэтому лучше забыть голос, прикосновения прохладной ладони, аромат апельсин. И больше о ней не вспоминать. Она должна исчезнуть из моей жизни навсегда. Так будет лучше. Для меня. Для нее. Для нас обоих.
Возможно, за окном давно наступила ночь. И на небе сияет луна в окружении огромного роя звезд. Может, по небу плывут россыпью облака. Но я больше никогда не увижу этой красоты ночи. Для меня наступила вечная чернота. Из прошлой жизни остались только сны. Разные. Черно-белые и цветные. Чтобы их увидеть, не нужны глаза.
Начинаю дремать под тихую музыку. Постепенно все глубже и глубже вхожу в водоворот сна. Обратно иду по мшистому болоту. Вокруг вонь тины, стоялой воды, смешанной с трупным запахом дохлой рыбы. От этого микса трудно дышать. Но я опираюсь на спасительный шест, и все равно бреду вперед и только вперед. Над головой повисли свинцовые облака. Туман вокруг становится все гуще и гуще. Я стою на пригорке. Все ориентиры потеряны. Куда идти? В какую сторону? Вокруг, на много километров, сплошное болото. Как выбраться из этого гиблого места?
Я достаю из рюкзака карманный фонарик. Слабый луч света не может пробить густой кисель тумана. Опираясь всем телом на шест, пытаюсь двигаться вперед. Неожиданно сваливаюсь в заброшенный колодец. Стены покрыты грязью, тиной и тошнотворной слизью. По ним ползут огромные, размером со среднюю черепаху, слизняки. А углы затканы серой паутиной. За ней светятся красные глаза – бусины пауков. Дно, илистое дно медленно, сантиметр за сантиметром, причмокивая, всасывает меня. Увы, спасительный шест валяется наверху, рядом с колодцем. Упереться не на что. Я не тот барон Мютхаузен, который смог вытащить себя и лошадь из болота, схватив и подняв рукой собственные волосы. Я, простой человек, и не умею делать такие фокусы. Вот понемногу скрылись колени. Я в гнилой тине по самый пояс. Нужно сейчас вырваться, пока не поздно. Карабкаться по деревянной стене колодца наверх, на свободу. Крикнуть, позвать на помощь? Но вот только зачем? Нет смысла спасать свою шкуру, все равно нет никого, кто бы проронил хоть одну слезинку, если я сыграю в ящик. Меня никто нигде не ждет. Я никому не нужен. Когда тина поднялась на уровень горла, начинаю задыхаться.
И проснулся. Слава Богу, это сон. Я вытираю ладонью мокрый от пота лоб. Откидываюсь на подушку, лежу без сил, можно сказать, как выжатый лимон. За окном позвякивают трамваи. Стало быть, наступило утро.
Глава седьмая.
На улице я еще ни разу не был.
Так, один за другим, пролетело несколько дней. Алина больше не появлялась. Наверное, обратно запарка по работе. Зато научился кормить кота. Расчесывать длинную, пушистую шерсть. По утрам выпускать через форточку на улицу, чтобы сделал кошачьи делишки. Благо, квартира на первом этаже. Назад пушистик довольно сноровисто вскарабкивается по дереву, и прыгает в открытую форточку.
В эту ночь приснилась мама, молодая и красивая. Такая, какая была лет тридцать назад.
В своем любимом шелковом, белом в крупный черный горох, платье. И беленьких туфельках–лодочках. Мы идем в городской парк, на новомодный аттракцион. В очереди много людей. Играет духовой оркестр местной пожарной команды. Я занимаю место водителя в машинке. Пристегиваюсь страховочным ремнем. Как неожиданно небо темнеет, как будто перед грозой. Все куда-то пропадают. И мама тоже исчезает, растворяется в темноте. Зловеще вспыхивают, как глаза драконов, желтые огоньки фонарей. Я долго, до тошноты, мчусь вверх-вниз, вправо-влево. И не могу затормозить, остановиться. Меня всасывает черный тоннель. Я лечу по нему, кричу, зову мать. А в ответ только эхо. Просыпаюсь в холодном поту. На груди спит Маркиз. Перекладываю под стенку. Лентяй даже глаз не открыл. Какое счастье, что весь ужас падения в тоннель остался позади. Это был всего лишь сон.
Так получилось, что за эти дни не выходил на улицу. Еды в холодильнике на первое время хватало. Маркиз не голодал, корма хватало, и осталось. Но постепенно мои съестные припасы заканчивались. Оставался кошачий корм, но кот его особо не жаловал.
Наступил день Х. В холодильнике, можно сказать, мышь удавилась. Конечно, мог попросить Петра Матвеевича сходить в продуктовый магазин, и пополнить продовольственный резерв. Но нет, гордость не позволяет. Я должен сделать это без помощи, сам! Нянек рядом нет да, жалость постепенно расслабляет, убивает всю волю к жизни. понемногу человек превращается в нелепую пародию на обезьяну. Я не собираюсь стать похожим на тех нытиков, вечно плачущих в чужие жилетки, теряют последние остатки жизненных сил. Души умерли, а тела существуют, продвигаясь гусиным шагом от пенсии к пенсии.
Съев последний кусок хлеба, и по-братски разделив остаток колбасы с Маркизом, решаюсь на самостоятельную вылазку в соседний магазинчик. Сегодня.
Вначале надо сориентироваться на местности. Я открываю форточку. В лицо пахнуло прохладным ветром. На лоб упало несколько дождевых капель. Значит, на дворе поздняя осень. Нужно надеть теплую курточку. Поправляю черные очки. Беру трость. И отправляюсь в самый первый поход за продовольствием для себя и кота.
Так приблизительно помню район. Иногда пробегался по нему. До магазина идти меньше, чем квартал. Но это было до ссоры с бабулей. Но после этого миновало лет десять. За такой кусок времени много чего могло измениться. Но все это осталось в прошлой, зрячей жизни. Сейчас поход казался, не меньше, чем высадка на безлюдный остров. Или чужую, необитаемую планету, полную чужаков и неожиданностей.
Внешний мир встречает не так тепло, как хотелось. Накрапывает холодный октябрьский дождик. Что-то, по звуку мотора похожее на городскую маршрутку, пролетает мимо, даже не сбросив скорость. Оно забрызгивает весь левый рукав водой.
– Вот пидор, – Бросаю в спину. Точно охотится на слепых пешеходов. А после каждого успешного наезда рисует на дверце звездочки кровью неудачников. Так, простукивая тростью обочину, собираюсь перейти дорогу. Вроде перекресток. В этом месте, по моим предположениям, должна быть зебра. Делаю сигнал тростью. Потом осторожно схожу с тротуара, вступаю на дорогу. И неожиданно за спиной слышу пронзительный скрип тормозов.
– Ты что, дебил! Что, жить совсем надоело, что под колеса бросаешься? – Услышал вопли водителя. Да, эту дорогу без последствий для здоровья могут перейти только бестелесные духи. Или пешеходы, ставшие такими. Я поворачиваю голову в сторону криков.
– Я дебил? Возможно. Вдобавок слепой. – Одним движением срываю очки.
– Прости, братуха. Прости.
– Ты что, сигнала белой трости не увидел?
– Извини. – Бормотание водителя бесит больше мата. Я не слушаю извинений, а перехожу дорогу, и направляюсь по тротуару. Наконец, нахожу нужный магазин. Я вспоминаю, что здесь было три ступеньки. И сразу настукиваю их тростью.