Слепой. Приказано выжить
Шрифт:
Путаясь ногами в шуршащем целлофане, он прошел в переднюю часть кузова и обнаружил там простой пластиковый стул, какими обычно меблируют летние веранды дешевых уличных забегаловок. Рядом со стулом, прозрачно намекая на упомянутые выше аспекты оперативной работы, лежала видавшая виды штыковая лопата с отполированным землей лезвием и потемневшим, захватанным черенком.
— Садись, папаша, — плюхаясь на переднее сиденье, предложил бритоголовый Алексей Дмитриевич, — в ногах правды нет. Погнали, Валера!
Майор Валера передвинул рычаг переключения скоростей и дал газ. Машина тронулась едва ли не раньше,
— Докладывайте, Василий Иванович, — вертя баранку, сказал майор.
Чапай слегка растерялся.
— Так, а что докладывать-то?
— Как это — что? Оперативную обстановку.
— Так какая у меня, пенсионера, обстановка?.. Спокойная обстановка, откуда другой-то взяться? Как говорится, за время моего дежурства происшествий не случилось…
— Никаких? — на мгновение переключив внимание с дороги на зеркало, в котором маячила встревоженная и озадаченная физиономия Чапая, недоверчиво уточнил майор.
— Ну, натурально… Вот разве что на трансформаторной будке во дворе ночью какой-то паршивец слово неприличное написал…
— Какое слово? — заинтересовался Алексей Дмитриевич.
Саблин сказал, какое слово.
— И все? — не отставал бритоголовый. — Без имени и фамилии того, кто подразумевался?
— Только это, больше ничего, — сказал Чапай и, осененный внезапной догадкой, спросил: — Думаете, это условный сигнал?
— Не исключено, — с глубокомысленным видом объявил Алексей Дмитриевич.
А майор Валера, неодобрительно покосившись в его сторону, сказал:
— Если и сигнал, то, наверное, не вам. Скажите лучше, подполковник, ваш адресат больше с вами не связывался?
— Никак нет, — растерявшись еще больше, пробормотал Саблин. — Да откуда?.. У нас же односторонняя связь, обратный контакт правилами не предусмотрен…
— Вы уже имели случай убедиться, что старые правила в изменившейся обстановке не работают, — сказал майор. — Скажу вам больше…
— Может, не стоит? — встрял Алексей Дмитриевич.
— Ну почему же? — возразил майор. — Василий Иванович — наш коллега, заслуженный работник органов госбезопасности. Хранить секреты он умеет, да и потом я лично считаю, что предупредить хорошего человека об опасности необходимо, даже если для этого приходится пожертвовать конспирацией.
— Опасности? — забеспокоился Чапай.
— Да, Василий Иванович, опасности. Разве вы до сих пор не поняли, что этот человек крайне опасен? После неоценимой услуги, которую вы нам давеча оказали, он мог решить, что вы его, попросту говоря, сдали. У людей его профессии свой взгляд на жизнь, свои тараканы под черепной коробкой. Поэтому руководство приняло решение временно вывести вас из игры и в целях безопасности вывезти из города на одну из наших тренировочных баз, где вы для него будете заведомо недосягаемы.
— Все так плохо? — пуще прежнего встревожился Саблин.
— Береженого Бог бережет, — сказал Алексей Дмитриевич.
— На самом деле ситуация остается под контролем, — добавил майор, — но рисковать вашей жизнью мы не имеем права. Тем более — бессмысленно рисковать. Когда это дело так или иначе утрясется, вы получите новое задание. А пока передайте нам все контактные данные вашего последнего адресата.
Саблину и в голову не пришло спорить. «Так или иначе», — мысленно повторил он слова майора, поглядев на застланный черным полиэтиленом пол у себя под ногами и не испытав при этом ни жалости, ни сочувствия к человеку, который так напугал его во время последней встречи на Поклонной Горе. Как аукнется, так и откликнется, и тот, кто сделал убийство своей профессией, должен быть готов расплатиться с судьбой той же монетой. Василий Иванович его ни в коей мере не осуждал, но и плакать о нем не собирался. Этот человек был солдатом; он непрерывно воевал, а на войне как на войне.
Вынув из кармана мобильный телефон, он отыскал номер, на который отсылал текстовые сообщения, и продиктовал его Алексею Дмитриевичу. Лысый забил его в свой телефон, дважды перепроверил правильность каждой цифры и нажал клавишу набора. Майор Полынин принял к обочине, остановил машину и нетерпеливым жестом потянулся за телефоном. Двигатель продолжал работать, сквозь ветровое стекло виднелась пустая пыльная улица, зажатая между высокой глухой стеной какого-то то ли склада, то ли цеха и оплетенным поверху ржавой колючей проволокой бетонным забором. Над забором виднелась верхняя часть козлового крана; с той стороны доносилось уханье гидравлического пресса, лязг и дребезг сваливаемого в кучу железа и режущий слух визг болгарки.
— Где тебя носит? — дождавшись ответа, с места в карьер налетел на собеседника майор. — Чем ты там занимаешься — в ухе ковыряешь?
Пока он разговаривал, Чапай украдкой запустил руку в свой пакет и пощупал пельмени. Пельмени были еще твердые, но сквозь тонкий полиэтилен упаковки чувствовалось, что тесто уже делается скользким.
— А ехать далеко? — тихонько, чтобы не мешать разговору, спросил он у Алексея Дмитриевича.
— А что? — вопросом на вопрос ответил Лысый.
— Да вот, пельмени у меня. Пельмешек на обед прикупил, — посетовал Чапай. — Боюсь, слипнутся.
— Забудь, — посоветовал Лысый. — Там, куда мы едем, с голодухи не помрешь. Будешь на полном довольствии — офицерский паек, наркомовские сто грамм и все такое прочее. Если что, Родина тебя не забудет — компенсирует тебе твои пельмешки. В пятикратном, блин, размере. Ну, что? — обратился он к майору, который, закончив разговор, протянул ему телефон.
— Все нормально, — ответил тот. — Можем продолжать движение по маршруту.
— Ага, — сказал бритоголовый Алексей Дмитриевич и вдруг жестом фокусника извлек откуда-то пистолет незнакомой Чапаю конструкции — матово-серебристый с немногочисленными воронеными деталями, с непривычно толстыми рукояткой и ствольной коробкой, сразу видно, что из новых. Надев на ствол длинный глушитель, тоже тускло-серебристый, с мелкой насечкой по всей длине, чтобы не скользил в ладони, он оттянул затвор и почесал глушителем переносицу, вопреки всем правилам обращения с оружием и простому здравому смыслу держа при этом указательный палец на спусковом крючке.