Слепой. Смерть в подземке
Шрифт:
– Тихо, тихо, – беря Марата за рукав и почти силой оттаскивая от пуленепробиваемой стеклянной клетки, в которой в данный момент находились целых четыре заинтересованно наблюдающих за происходящим мента, сказал он, – успокойся, не кипятись. Извините, – с просительной улыбкой обратился он к майору, – парень перенервничал. У него чемпионат мира на носу, тренироваться надо днем и ночью, напряжение, сами понимаете какое, а тут еще и это…
– Спортсмен, что ли? – поверх головы низкорослого тренера разглядывая Черного Барса, который, повернувшись к нему спиной и засунув руки в карманы, набычившись, сверлил яростным взглядом выкрашенную масляной краской стену, спросил майор. – Борец, наверное?
– Боями
– Да ладно! – изумился мент. – Погодите, погодите… – Он снова заглянул в составленное Николаем Николаевичем заявление. – А вы, стало быть, его тренер? Николай Безродный? Так я ж вас помню! Вы у нас занятия по рукопашному бою проводили! Самбо там, дзюдо…
– Было дело, – сдержанно кивнул Ник-Ник.
Он не очень любил вспоминать тот период своей жизни, как, впрочем, почти все, что было с ним до сорока пяти лет. Фамилию Безродный ему дала какая-то лишенная проблесков фантазии тетка в детском доме – вернее, в доме ребенка, куда он попал после того, как его в месячном возрасте подкинули на ступеньки больницы в захолустном райцентре. В детдоме, где он воспитывался до окончания средней школы, ему приходилось несладко. Там, как в темном лесу, прав был тот, кто сильнее, а он уродился мелким и хилым, так что доставалось ему крепко. Именно поэтому, когда приехавший в райцентр по распределению выпускник института физкультуры открыл в городе секцию бокса, одиннадцатилетний Колька Безродный был одним из первых, кто в нее записался. Отработав положенный по закону срок, тренер уехал; секция распалась, а через месяц вместо нее в том же подвальном зале открылась секция самбо.
В боевых единоборствах Николай, кажется, нашел себя – во всяком случае, способности к этому делу у него были. Правда, мировых высот в большом спорте он не достиг – потому, наверное, что сильно разбрасывался, переходя от самбо к вольной борьбе, от вольной борьбы к дзюдо, а от дзюдо – к другим, более экзотическим видам боевых искусств. Когда в Советском Союзе запретили карате, он приобрел первый опыт подпольных занятий спортом; следующим шагом стало участие в боях без правил, и здесь он тоже был одним из тех, кто первым вышел на ринг. Его ловили, штрафовали, грозились посадить и однажды чуть было действительно не посадили; у него отобрали добытое потом и кровью звание заслуженного мастера спорта и запретили участвовать в официальных соревнованиях. В середине девяностых он, уже вышедший в тираж по возрасту, давал уроки столичной братве – солнцевским, люберецким и прочим быкам; к концу десятилетия его пригласили на работу спохватившиеся – как всегда, запоздало – «внутренние органы». Позже он тренировал офицеров ФСБ – без особого энтузиазма, ибо испытывал против этих «рыцарей плаща и кинжала» не менее стойкое предубеждение, чем против милиции, но добросовестно, потому что не умел работать спустя рукава, да и заведенные по ходу тренировочного процесса знакомства впоследствии могли оказаться весьма и весьма полезными.
Немного окрепнув в финансовом отношении и обзаведясь наконец приличным социальным статусом, он ушел на вольные хлеба, взявшись выковывать из талантливых уличных драчунов будущих чемпионов. При грамотном подходе дело это оказалось достаточно прибыльным; теперь Николай Николаевич ездил по Москве на новеньком японском пикапе и проживал в элитном многоэтажном доме, соседствуя с богатыми бизнесменами, думскими депутатами, знаменитыми спортсменами и звездами шоу-бизнеса, в большинстве своем оказавшимися теми еще козлами (каковое открытие, кстати, Ник-Ника нисколечко не удивило).
С высоты его нынешнего положения месяцы, проведенные в спортивном зале московского ГУВД в обнимку с обильно потеющими, пыхтящими и сопящими капитанами и майорами, смотрелись достаточно убого. Но из песни слова не выкинешь – что было, то было, тем более что в данном конкретном случае посеянные почти полтора десятка лет назад семена, похоже, готовы были дать вполне приемлемые плоды.
– Это ж надо, как тесен мир! – обрадованно воскликнул майор, слегка просветлев лицом. – Значит, теперь чемпионов тренируете?
– Чемпиона, – поправил Безродный. – Я не жадный, мне одного с головой хватит.
– Понимаю, понимаю, – бросив быстрый взгляд в сторону Дугоева, с ироническим оттенком произнес майор. – Что ж, не стану вас задерживать. Заявление ваше я зарегистрирую по всем правилам, можете не волноваться. Телефон… – Он снова заглянул в заявление. – Телефон свой вы указали, вас вызовут для дачи показаний… Так что можете отправляться домой.
– Минуточку, – попросил Ник-Ник и, обернувшись к Дугоеву, сказал: – Подожди меня снаружи, только никуда не уходи.
– Куда я пойду пешком, э? – буркнул тот и, безнадежно махнув рукой, покинул помещение.
Безродный снова повернулся к майору, положил локти на барьер и, нагнувшись к окошечку, загороженному изнутри прозрачным щитком, просительно произнес:
– Слушай, командир, тут такое дело… Ну, ты же понимаешь! Впереди ответственный бой, к началу которого он у меня должен быть как огурчик.
– А чем я могу помочь? – удивился мент.
– Да я про журналистов, – с досадой уточнил Ник-Ник. – Если пронюхают про эту историю, житья парню не дадут, его через неделю впору будет не на ринг, а в психушку отправлять. Как бы все устроить так, чтобы эти гиены ничего не узнали?
Майор снова поскучнел и задумчиво потеребил кончик длинного хрящеватого носа.
– Н-ну-у, я даже и не знаю… Покушение на жизнь чемпиона России по боям без правил – это ж, можно сказать, сенсация…
– Факт, – подтвердил Ник-Ник, запуская руку во внутренний карман куртки и доставая оттуда бумажник в знак того, что правильно понял намек. – В другое время я б им за такой пиар еще и приплатил бы. Но нам сейчас нужен не их вонючий пиар, а чемпионский пояс, который эти шакалы могут помешать добыть. Ему нужен покой и полная сосредоточенность, он сейчас как космонавт перед полетом, какие тут журналисты, какие сенсации! Ты подумай, майор, от тебя сейчас, можно сказать, престиж страны зависит! Вот интересно, а сколько они тебе могли бы заплатить за информацию?
Майор снова задумчиво потеребил кончик носа, возвел взор к потолку, а потом назвал вслух сумму, которая, вероятно, была начертана там, на потолке, видимыми ему одному и незримыми для всех остальных письменами.
Не без труда сдержав изумленный возглас и даже умудрившись сохранить невозмутимое выражение лица, Николай Николаевич отсчитал деньги, а затем, памятуя о том, с кем имеет дело, разыграл маленький спектакль: достал блокнот, вырвал из него листочек, сделал вид, будто что-то на нем пишет, обернул им деньги и протолкнул в окошко со словами:
– Вот здесь еще один телефон, по которому меня можно найти, – так, на всякий пожарный случай.
Майор бросил на листочек беглый взгляд, на ощупь оценил толщину того, что было им обернуто, спрятал его в карман, кивнул и изрек:
– Да вы не беспокойтесь насчет журналистов. Я их сам не люблю и сроду с ними не сотрудничал: деньги деньгами, гласность гласностью, а интересы следствия надо блюсти!
– Очень правильная позиция, – даже не улыбнувшись, со значительным видом кивнул Ник-Ник. – И еще один вопрос. Я понимаю: как говорится, нет тела – нет и дела. Но и вы поймите: не хотелось бы, чтобы за месяц до финального боя у меня на руках вместо претендента на звание чемпиона оказался покойник. Ему бы охрану выделить, что ли…