Слесарь 4
Шрифт:
От желудка отлегло, и я стал думать в позитивном, как мне казалось, ключе.
Что скоро все это кончится, я отмучаюсь в этом ужасном мире и, наверно, снова появлюсь в Храме. Конечно, больше через горы не пойду, тихонько буду пробираться на Север, где меня ждет карьера необыкновенно сильного Мага, улучшенное питание и самая красивая женщина на всем Севере.
Если, там такая есть, конечно.
Думать так, глядя на, беснующуюся, после прошедшего поединка, толпу, было очень приятно и успокаивающе. Я, прямо расслабился, пока меня не выпихнули на помост и глашатай не проорал, о чем то, представляя участников следующего поединка.
— О чем он
— Бой будет до смерти, готовься драться за свою жизнь! — крикнул он мне на ухо, начиная снимать с меня кожаную куртку, рубаху и требуя у кого-то вернуть мой пояс. Пояс вернули, конечно, без всех кошелей и я подвязал им спадающие порты, оставшись голым по пояс. Мою одежду секундант, если его можно назвать так, прибрал к себе, кинув в стоящую рядом корзину.
— За кого я дерусь? — теперь мне хотелось прояснить и этот вопрос.
— За кодлу Промеса, — это мне ни о чем не говорило, но теперь я хоть знал, кому отдали в залог мою жизнь.
— Разминаться будешь? — крикнул сквозь страшный шум секундант и я кивнул головой. Он выхватил откуда-то бронзовый колокольчик, довольно крупный и неистово затряс им, выдавая больше треск, чем звон и толпа вокруг недовольно зашумела.
— Нечего ныть, положена разминка бойцу, так, что ждите! — рявкнул мой помощник, не смущаясь ничуть на недовольство зрителей и вытолкнул меня вперед, — Начинай! Разминайся!
И я принялся делать разогревающие движения.
Мой соперник. парень с уголовной рожей, ничего такого делать не стал, только угрюмо следил за мной многообещающим взглядом и ждал, пока я перестану заниматься ерундой.
Я осмотрелся кругом, ареной для боя на смерть оказалась площадка с дощатым полом, где- то шесть на шесть метров, с легким ограждением на уровне пояса, чтобы зрители, активно орущие и толкающие друг друга, не мешали бойцам. Выше человеческого роста нависали трибуны, так же забитые народом, с трех сторон, с четвертой была установлена трибуна для чистой публики, занятая наполовину, похоже, местными аристократами и их семьями.
— Да, жестокий век, реально — жестокие нравы, — пробормотал я. переставая размахивать руками и поворачиваясь к своему сопернику.
Только два часа назад я готовился въезжать в чертов город, будучи полноправным членом охраны каравана и вот, судьба бросила меня биться за свою жизнь на ристалище, среди абсолютно чужих и непонятных людей.
Глава 2 ВСЕ ЕЩЕ ПЛЕННИК БАНДИТОВ И ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА
Соперник был мне по плечо, тощий и жилистый, и, видимо, достаточно опытный в убийстве людей, все же лет двадцать пять ему было, прошел огромную школу жизни в бандитских разборках.
За что его выставили биться за свою жизнь, я не знал, наверно, чем-то рассердил своих Старших в кодле, причем, очень серьезно рассердил.
Впрочем, это не важно, от соперника я мог ожидать много жестоких и подлых приемов, выученных им в своей жизни и подсмотренных у других местных мастеров.
— Какие правила? — успел спросить я у своего помощника.
— Никаких, просто убей его, — ухмыльнулся тот беззубым ртом.
Громко ударил колокол, в ознаменование начала схватки до смерти одного из бойцов, и мой соперник прямо прыгнул на меня, норовя ударами ниже пояса выбить из меня дух. Я пока сталкивал
Пришлось охладить его пыл, и, когда его голова оказалась близко от меня, я быстрым и хлестким ударом в область виска усадил парня на задницу и тут же с ноги пробил в голову, вырубив соперника надолго.
Дико шумевшая публика замолчала, не понимая, как так, без кучи ударов, один из бойцов, уже почти победил. Но вскоре зашумела снова, требуя прикончить проигравшего. Я даже вернулся к секунданту:
— Что, обязательно его добивать?
На что получил удивительный по ясности ответ:
— Можешь и не добивать, тогда через десять минут добьют тебя. Хотя, можешь дать ему прийти в себя, и снова начать поединок. Но это будет глупо выглядеть, так не делает никто.
Пришлось вернуться к так и не очнувшемуся до конца сопернику, накинуть ему локоть на шею и, преодолев слабые попытки вырваться из захвата, медленно, но верно придушить его, пока его руки и ноги не затихли, после продолжительной пляски умирающего человека.
Это уже второй, убитый лично мной в этом мире, если не считать подавленного лошадьми и телегами жулика в первом городке. Душить, конечно, морально тяжелее, чем одним ударом проколоть живот, но, когда хочешь выжить, это уже не так существенно, руки не дрожат и делают свое дело.
Под крики и топот ног я вернулся к секунданту, казавшемуся мне самым тут нормальным и спросил:
— На сегодня все?
— Да, все, теперь ждешь нового бедолагу, — пробормотал мой помощник и выдал мне мои вещи из корзины. Я оделся и вскоре, те же рыла, что вели меня сюда, отконвоировали меня обратно на улицу, где и двигался мой караван, давно, уже уехавший, впрочем. Там мы прошлись дальше, где-то в сторону центра города, и через пару минут завели меня в подвальное помещение, где пахло страданиями людскими и болью, стояло несколько клеток разного размера и на входе дежурили хорошо вооруженные молодцы. Главный из конвоиров дал мне характеристику, из которой я услышал и разобрал только: — Искупивший наполовину.
Меня подтолкнули в одну из клеток и закрыли дверку за спиной. Новое жилище оказалось небольшого размера, с парой лежанок на полу, на которых кишмя кишели клопы и я приготовился к трудной ночи. Пока не стал садиться, стоял, держась за решетку и посматривал по сторонам.
В большой клетке, набитой так, что несчастные не могли сесть и им приходилось стоять, находилось человек сорок, много сильно побитых, подавленных и в ужасе глядящих по сторонам и на своих соседей.
Время от времени надсмотрщики, с легкими дубинками в руках, стучали по прутьям решетки, вызывая одного за другим узников и, если, им казалось, что тот медленно пробирается через забитое телами пространство, осыпали его ударами по плечам и спине, подгоняя побыстрее выскочить из клетки. Потом его или ее подводили к конторке, где пришедшие на помощь члены семьи или просто знакомые приводили свои аргументы, в основном, заключающиеся в горстке монет, высыпаемых на конторку и, придя к согласию с одним из бандитов, забирали несчастного или несчастную с собой. Кто-то из более грамотных бандитов записывал итоговое решение, считал деньги и высыпал их в ящик с прорезью, стоящий внизу конторки.