Слезы, летящие к небу
Шрифт:
Ведь большинство читателей не обладают интеллектом о. Андрея или НА. Бердяева, и просто не смогут сделать вывод о существовании Бога, исходя из неизмеримого могущества зла в мире. Издавать же роман в комплекте с комментариями о. Андрея в наше толерантное и политкорректное время вряд ли рискнёт даже очень смелый редактор.
Таким образом, огромное количество невоцерковлённых читателей остаются один на один с текстом романа, без квалифицированной его критики и понимания авторских мотивов к написанию этой книги. И прежде чем познакомиться с её автором, знакомятся с её героями и персонажами.
Так кто же является главным героем «Мастера и Маргариты»? Тут
Дьявол – единственный реальный обитатель духовного мира, представленный в романе. И если и Иешуа, и Левий Матвей, и Ершалаим – всего лишь морок, наваждение, плод воспаленного воображения Мастера, то дьявол со своей пристяжью – как раз и есть тот, кто заморочил в романе безбожных москвичей и внушил бедному Мастеру идею кощунственного переложения Евангелия. Все прочие герои – выдумка Булгакова, и лишь дьявол – единственный персонаж романа, который не является только литературным героем. Поэтому вопрос о реалистичности образа дьявола в романе, представляется мне ключевым для того, чтобы выяснить, наконец: за Христа «Мастер и Маргарита», или всё-таки не очень.
В православной традиции демоны определяются как существа безобразные, т. е. образа не имеющие. Подвижники, многократно видевшие искушавших их злых духов, описывают их в виде призраков, принимающих любое обличье, но я нигде не встречал у святых отцов описания демонов, как таковых (т. е. реалистичного). Когда Мотовилов стал, любопытствуя, расспрашивать преподобного Серафима об истинном облике демонов, святой с негодованием сказал, что они – гнусны. И всё. Более никаких описаний. Думается, это вовсе не заговор молчания посвящённых. Просто невозможно описать то, что не имеет внешности. Поэтому и в иконном письме бесы изображаются маленькими тёмными безликими фигурками.
В романе же они выписаны ярко, фактурно, с преувеличенным вниманием к деталям. При этом никакой гнусности в них вовсе не наблюдается, наоборот, они довольно симпатичны и привлекательны. Никакого реализма в православном понимании здесь, по-моему, нет и в помине. Есть лишь набор личин, масок ни одна из которых не показывает нам подлинного образа их носителей. Но даже если предположить, что дьявол изображен Булгаковым предельно реалистично, было бы разумно задаться вопросом: а насколько безопасно такое изображение с духовной точки зрения?
В христианской аскетике есть общее правило поведения для человека, которому явился демон. Правило очень простое, но категоричное: не вступать с этим «явлением» в разговор и не рассматривать явившегося, поскольку, бес может прельстить или испугать человека принимаемыми образами, может убедить или переубедить человека в чём угодно, так как логический аппарат у него неизмеримо более мощный, но может он всё это только при условии проявленного к нему интереса со стороны человека. Все «чудеса», все аномальные явления и «необъяснимые происшествия» творятся бесами именно для того, чтобы привлечь к себе внимание. Иначе их просто невозможно заметить.
Святые отцы предостерегают от интереса к демоническим выходкам, т. к. внимание – это та самая дверь, через которую демоны могут войти в душу человека. Но ведь в нашем случае внимание человека отдано не «всамделишним» демонам, а всего лишь образам, выписанным гениальным пером Булгакова. Уместны ли здесь святоотеческие правила? Попробуем разобраться.
У о. Андрея есть очень подробное описание языческих практик, при которых злые духи вселялись в неодушевленные предметы, что называется, «по просьбе публики». Там используется, – правда, с точностью до наоборот, – всё тот же святоотеческий принцип: внимание, отданное злым духам, даёт им возможность действовать в мире людей. Судите сами: «…психическая энергия, которую поклонник вкладывает в некий мыслеобраз, концентрируется в этом образе и постепенно отчуждается от мыслящего…».Или: «…божества создаются направленным к ним поклонением; это аккумуляторы, собирающие в себе энергию поклонения…», «…сообщенная предмету жизнь поддерживается ежедневными ему поклонениями…».В сущности, он «питается сосредоточенной на нём концентрацией мысли…».
Не могу не привести здесь комментария о. Андрея к этим практикам: «Если не знать этих языческих верований в статуи как место обитания божеств и как источник магических воздействий на человека, то будет непонятно то дерзновение, с которым христиане врывались в языческие храмы и разрушали статуи. С точки зрения «светской», это поведение кажется варварством, разрушением памятников искусства «церковными мракобесами». Но христиане видели в этих статуях именно то, что видели в них сами же язычники – не произведения искусства, а колдовские талисманы…»
Разумно было бы предположить, что и усиленное внимание читателей к образу дьявола в романе «Мастер и Маргарита» может действовать так же, как в языческих оккультных практиках. Иначе говоря, вполне реальный дьявол может питаться сосредоточенной на нем концентрацией мысли многочисленных поклонников романа. Сам Михаил Афанасьевич, конечно, ничего подобного не имел в виду. Просто в своем творчестве он следовал не православной, а светской культурной традиции. А уж там-то эстетизация дьявола давным-давно идёт полным ходом.
Антропоморфные изображения нечистых духов задолго до Булгакова обрели свою нишу в европейском искусстве: и обаятельный проказник Мефистофель, и тоскующий демон Лермонтова, перекочевавший потом на гениальные полотна Врубеля… Не хочется тратить время на их перечисление. Всё это очень печально, прежде всего, потому что все эти образы – ложные. В демонах нет ни обаяния, ни элегантности, ни искрометной иронии, ни страданий неразделенной любви: Там вообще ничего нет, кроме ненависти ко всему, что имеет бытие и является творением Божиим. Все прочие качества – романтизация демонических, или страстных начал в самом человеке. Для того, чтобы понять какие личные качества присутствуют в демонах на самом деле, достаточно хотя бы однажды увидеть одержимого злым духом человека в приступе беснования. Зрелище жуткое, но запоминающееся на всю жизнь и очень убедительное.
Когда-то в ярмарочных балаганах чертей изображали в виде козлоподобных сатиров. И никому в голову ни могло прийти рассматривать их чувства, интеллект или каким-либо иным способом попытаться проникнуть в «сложный внутренний мир» демона. Но когда на оперных подмостках в исполнении лучших актеров появился Мефистофель, ситуация качественно изменилась. В лице человекоподобного беса искусство получило весьма сомнительное приобретение, поскольку человек в своём нынешнем, падшем состоянии невольно стремится к всевозможной чертовщине по причине сходства страстей, действующих и в демонах и в людях. Чтобы противостоять этому влечению, необходимо сознательное волевое усилие, основанное на знании Евангелия и опыте личной молитвы.