Слезы на камнях
Шрифт:
– Все спокойно,-привычным эхом отозвались те. И пусть глаза мужчин были сощурены, внимательный взгляд насторожен, стремясь не упустить из виду ни малейшей перемены в облике пустыни, которая внушала бы беспокойство, но души уже давно оставил гнет постоянного напряжения, движения, хотя и резкие, не несли на себе отпечатка нервозной скованности. Путь был их жизнью, дозор – ремеслом, обыденной, повседневной работой, которую, как они понимали, следовало выполнять хорошо, но уже – без прежнего замораживавшего дух страха
– Ну вы это… Не расслабляйтесь. Золотые волки убежали в свою стаю, и не предупредят нас о близости опасности. А мы отвыкли надеяться только на себя. В общем… Мало ли что… – пробормотал хозяин каравана, не в предчувствии недоброго, а так, лишь для порядка.
– Атен, шел бы ты отдыхать, – проговорил в ответ на его ворчание Лис, который заступил в дозор уже достаточно давно, чтобы разобраться в положении дел в караване и понять, что не нуждается ни в чьей помощи.
– Все же, будь повнимательнее. Мы недалеко от города. Здесь могут быть разбойники.
И вообще…
– Чрезмерная уверенность в своих силах не менее опасна, чем сомнение в них, – закончил его мысль помощник. – Знаю. Ты повторяешь это я уже сбился со счета в какой раз, словно молитву, в течение вот уже множества дней. И вообще, ты ведешь себя, словно предчувствуешь беду. Это действительно так, или мне только кажется?
– Не знаю… Прошло слишком много времени с тех пор, как с караваном последний раз что-то случалось…
– Разве это плохо?
– Нереально. Пустыня изменчива. Она не может все время поворачиваться с идущим по ее просторам одной стороной.
– Но мы не простые караванщики…
– Тем более.
– Почему "тем более"? – в глазах Лиса все еще царило удивление, однако в них уже вошло беспокойство, когда в мире нет ничего заразнее сомнений. И, все же, не желая всецело отдаваться им во власть, помощник упрямо сопротивлялся, ища возможность опровергнуть то, что собеседник считал несомненным. – Пустыня – владения госпожи Айи. Мы – спутники Ее божественного супруга. В пути нам покровительствуют два величайших небожителей. Чего же нам бояться?
– Кому даются друзья, у того появляются и враги, – хозяин каравана, остановившись, снял рукавицу, провел ладонью по лицу, бороде, смахивая налипший снег. – Ты прав, мы идем по дороге небожителя. Но это не дает нам права спать сладким сном наслаждений. Наш путь – величайший из даров. Но он – не награда, а испытание. С теми, кто приближен к богам, должно постоянно что-то происходить. Иначе не будет легенд – того самого главного, ради чего все происходит.
– Атен, но с нами и без того уже столько всего случилось, что хватило не на одну легенду, и уж конечно не на одну жизнь…
– Все так, Лис, все так. Но раз бог солнца не покидает караван, значит…
– Почему должно случиться обязательно что-то плохое? И почему именно сейчас? С чего ты взял, что именно сейчас закончилась пора покоя, что пришло время событий?
– Потому что они уже начали происходить.
– Ты ошибаешься: пока еще ничего не случилось.
– Это ты ошибаешься!
– Я чего-то не знаю?
– Знаешь. Просто не замечаешь.
– Да?
– Волки. Они ушли из каравана.
– Таково было их желание. Ты сам говорил, что бог солнца оставил за ними право самим выбирать: остаться с нами или уйти…
– Но это случилось. А на нашей дороге события – как снежинки: вслед за одной летит множество других.
– Вот что, Атен, – хмуро исподлобья глянув на него, проговорил Лис, – давай не будем приманивать беду мрачными речами, словно хищных зверей кусками кровавого мяса во время охоты.
– От того, говорим мы об этом или молчим, ничего не изменится.
– Ступай отдыхать. Пусть сон развеет твои мрачные мысли. И, может быть, ты увидишь, что небо ясное, а не затянуто облаками, как тебе кажется.
– Но…
– Ступай. Так будет лучше.
– А если что-то случится уже в эту ночь?
– Что ж… Ты предупредил меня. Я буду внимателен.
– Но…
– Право же, будучи здесь, рядом со мной, ты только отвлекаешь мое внимание. А если ты не отдохнешь, то будешь идти в полудреме и в свой дозор.
– Ладно, Лис, – кивнул Атен, с неохотой соглашаясь с правотой помощника. И, все же… Он чувствовал себя неуютно, был раздражен тем ощущением собственной ненужности, которое острыми льдинками впилось в самое сердце, в одно и то же мгновение и раня, и замораживая.
Хозяин каравана вздохнул, еще раз огляделся вокруг, ища не столько подтверждения своих предчувствий, сколько выход для накопившегося в его душе стремления позаботиться о ком-нибудь. Но не было ничего и никого, на чем останавливался бы взгляд. Тогда, наконец, он повернулся и медленно, поддевая носками хлопья легкого рассыпчатого снега, зашагал к своей повозке.
Губ Атена коснулась улыбка: "Пусть караван и не нуждается сейчас в моем внимании, но в нем есть существо за которым нужен глаз да глаз всегда. И в покое даже больше, чем в опасности".
Повозка медленно, не спеша, напоминая человека, задумавшегося о своем настолько глубоко, что он перестал замечать что-либо вокруг, скользила по бескрайней глади белой пустыни, чуть покачиваясь, поскрипывая, будто вздыхая…
Мати сидела на месте возницы, однако же, при этом, не обращала никакого внимания на впряженных в повозку оленей. Ее глаза были печальны, в душе царило то неуловимое чувство, природу которого она сама еще не научилась распознавать.
Несколько мгновений Атен молчал, глядя на дочь, не то любуясь, не то стремясь заглянуть в сердце своей девочки, прочесть те мысли, которые тревожили ее душу.