Слёзы Оук Хилла

Сысуева Ольга

Мужчина на том и успокоился.

И продолжал играть дальше.

В конце второго действия Борис Викторович вырвался, наконец, к Ивану, который к нему рвался, но не мог пройти в театр – гордость не позволяла быть среди бар. Ганна и Камилло по сюжету уже объявили о своей помолвке, и в этот раз Борису Савинкову удалось смыться поскольку

задержавший его Бельский был задействован в этой сцене.

– Что так долго? – Выдохнул Каляев, когда Борис Викторович выскочил из зала, словно пуля из пистолета.

– Не мог уйти, мать не давала. – Покраснев, сказал Бэ Вэ и тут же София Александровна была легка на помине. Обеспокоенная отсутствием сына, она выбежала на улицу, даже не накинув манто на плечи.

– Извозчик, – крикнула София Александровна Ивану, – домой.

Иван вынужден был подчиниться.

Когда они встретились в грязном трактире, Савинкова было не узнать – он из барина быстро превратился в того, кем он был душой – простого человека, почти крестьянина. Каляев тоже соответствовал публике.

– Твоя мать просто не даёт нам прохода. – Обиделся Иван. – Так мы ничего не сделаем.

– Я-то что сделаю? – Насупился Савинков, и отпил ещё пива. – Похоже, мне придётся сматываться, но под каким предлогом я не знаю – Вера Глебовна заставит сидеть с Татьяной.

Татьяне Борисовне шёл четвёртый годик, и молодой отец не знал, как улизнуть, чтобы не принимать участие в её воспитании. Виктору Борисовичу шёл пятый год, и Борис Викторович мог считаться полноценным отцом семейства – довольно большого, чтобы позволять себе ездить по заграницам нелегалом. Но время пришло, и всё-таки мужчина смог улизнуть. Как-то Бельский, возвращаясь с репетиций, увидел спешившего Савинкова, который мчался в неизвестном направлении. Увидев артиста, мужчина вынуждено поздоровался из вежливости. Но они подружились. И вскоре Бельский признал в нём друга, и Борис Викторович открылся кто он такой, и почему за ним бдит мать.

– Понятно. – Бельский за кружкой пива кивнул Савинкову, и не смел мешать. – Про Плеве я помню, но умоляю, будьте осторожны. Вы сын знаменитых родителей, и отец двоих детей.

– Но моё дворянское происхождение не заставит меня изменить отношение к своему долгу. – Фыркнул молодой дворянин.

– Как хотите, Борис Викторович. – Мягко улыбнулся ему Бельский. – Боюсь, что Вам и не пришло в голову жить другой жизнью, и воспитывать своих прекрасных отпрысков более достойным примером. Допустим, занялись бы литературой.

– Я не литератор. – Презрительно фыркнул Савинков. Хотя про себя подумал, что паразит Бельский угадал – он уже пробовал первые опыты в литературе, и ему нравилось писать – сам процесс. А что получится, да этого он и сам не знал, главное, чтобы строчка лилась за строкой и складывалась в буквы. Он начал писать под влиянием тестя, и продолжал сочинять в гордом одиночестве, пока его друг по кличке «Поэт» рассуждал о Брюсове и Блоке. Савинков слушал весьма скептически, подозревая потенциальных соперников. Расставшись с Бельским, Борис Викторович поспешил на вокзал ждать свиданий с Азефом, который, занятый делами в полиции, не мог ехать.

Бельский отправился дальше репетировать, и, о счастье – мимо его окна важно продефилировала его возлюбленная – Оленька Петровская.

Бельский был счастлив, пронзённый глубоким, неведомым ему доселе чувством – это было ему в новинку.

Савинков свернул на вокзал, вежливо протянул кондуктору билет, и сел в поезд. Евно Фишелевич, задержанный Ревенко и Путилиным не думал ехать.

Вернее, думал. Но Ревенко его не пускал как начальник.

– А Вы, Евно Фишелевич, мне Бориса Викторовича накрутили, – Ревенко явно издевался над подчинённым, который тоже мечтал сбежать от них как Борис от семейных забот и двоих детей, Азеф бежал от проблем с Рачковским и прочим отделением полиции. – Вот и пусть он сам думает, что он великий революционер. Вы и здесь пригодитесь. Всё-таки работа важнее всяких там игрушек. Попугали Сергея Александровича, и полно. Он задумался, и ушёл домой к племянникам. А Вы сидите тут тихо, пока Вас не накрыли.

Конец ознакомительного фрагмента.