Слезы печали
Шрифт:
Я решила, что нам необходимо поговорить, и однажды, когда все вставали из-за стола, шепнула ей несколько слов. Она кивнула, и мы поднялись в комнату, еще недавно бывшую нашей общей спальней.
— Харриет, — спросила я, — у тебя какие-то неприятности?
Она заколебалась.
— Нет, — наконец ответила она. — Хотя, надо признаться, я думаю о том, что мне делать дальше. Перед тобой — перспектива пожизненного блаженства в браке… — Ее губы насмешливо искривились, словно она совсем не была уверена в моем блаженстве. — А я… куда деваться мне?
— Ты могла выйти замуж за Чарльза
— Да как же ты, будучи счастливой в браке, можешь советовать мне удовлетвориться чем-то меньшим?
— Извини, Харриет. Она пожала плечами.
— Ты не виновата. Тебе повезло родиться в хорошей семье, и за это тебя нельзя ни осуждать, ни восхвалять. Давай говорить серьезно. Я не знаю, что мне делать. Жизнь резко изменилась, верно? Мы больше не живем в старом добром замке Контрив, где я могла использовать свои педагогические таланты.
— Когда Эдвин уедет, мы с Лукасом вернемся в Контрив. Там нужно уладить множество дел.
— А когда Эдвин вернется?
— Естественно, я буду рядом с мужем. Но, помимо всего прочего, мне необходимо позаботиться о малышах. Мы не обсуждали этого подробно. Потом Эдвин присоединится к своему отцу и королю и будет ждать дальнейшего развития событий. Я же вернусь в Конгрив и стану заниматься малышами, а ты, Харриет, поедешь со мной.
— Все очень просто, правда? — сказала она.
— Конечно. Ты останешься с нами… Я запнулась. Настанет день, когда Эдвин увезет меня в свой дом. Семейный дом. Там будут жить Матильда Эверсли и, видимо, Карлотта. Я знала, что они не захотят, чтобы под одной крышей с ними жила Харриет.
Она смотрела на меня, читая мои мысли. Я быстро договорила:
— Пока что, собственно, ничего не изменилось. Как только уедет Эдвин, я вернусь в Конгрив и вы с Лукасом поедете со мной. А там видно будет.
Харриет кивнула. Я заметила, что на ее губах мелькнула чуть заметная улыбка.
ОПАСНАЯ МИССИЯ
Это были дни исступленного восторга и страха. По мере того как день отъезда Эдвина приближался, страх стал преобладать. Не слишком ли это опасно?
— Опасно! — восклицал Эдвин. — Да о какой опасности можно говорить? Я отправляюсь в Англию, к себе домой.
— Роялист в пуританской Англии…
— Знаешь, меня будет невозможно отличить от пуританина. Я коротко остригусь. Будешь ли ты любить меня, когда я стану «круглоголовым»?
— Буду, буду! — уверяла я.
— Моя дорогая верная Арабелла! Бояться абсолютно нечего. Мы только заглянем в Эверсли-корт… Сейчас там крепость «круглоголовых» и всем заправляет мой кузен. Полагаю, что это шутка. Все ценные вещи тщательно упакованы и спрятаны.
Он даже сменил имя на Хьюмилити. Хьюмилити Эверсли. Смиренный Эверсли просто обхохотаться можно. Он это понимает и именно поэтому выбрал такое имя. Уж чего не найдешь в моем кузене Карлтоне, так это смирения. Любопытно будет взглянуть на него. Ему нужно было проявить себя актером не худшим, чем я, чтобы суметь провести пуритан. Видимо, актер он хороший, если ему это удается, причем без того стимула, который был у меня, когда я играл Ромео.
— Ты и так настоящий Ромео, Эдвин.
— Ах, милая, ты, наверное, хочешь преуменьшить значение моего сценического триумфа?
Как я обняла его! Я так сильно его любила! Мне нравилась беззаботность, с которой он брался за выполнение рискованной миссии. Ничто не могло поколебать его спокойствия. Я считала, что мой муж способен выйти из любой критической ситуации, весело смеясь.
Обычно он говорил со мной о предстоящей поездке во время наших прогулок в саду.
— Ты не узнаешь меня в обличий пуританина, — говорил он. — О, Арабелла, ведь ты не перестанешь любить меня? Обещай мне.
Я подтвердила, что не разлюблю его ни при каких обстоятельствах.
— Стриженая голова, черная шляпа без единого перышка, простой черный камзол и такие же штаны. Нужно будет обзавестись белым воротничком и манжетами… очень, очень простыми. Мне придется научиться контролировать мимику и сохранять серьезный вид.
— Это для тебя сложнее всего.
— Боюсь, что так.
Эдвин придал своему лицу выражение мрачной задумчивости, и это было так комично, что я расхохоталась, а он присоединился ко мне.
— Расскажи мне о своем кузене Карлтоне.
— Кузен Карлтон — один из тех, о ком говорят: крупная личность. Он велик во всех отношениях. Он гораздо выше шести футов и к тому же обладает незаурядным характером. Ему достаточно сказать слово, и все вытягиваются по стойке «смирно». Я уверен, что он смог бы нагнать страху Господня на самого Оливера Кромвеля. Что же касается бедняжки сына Кромвеля… Думаю, у него не было бы ни единого шанса выстоять против Карлтона. Это одна из причин, по которой я уверен в нашем скором возвращении в Англию.
— Расскажи мне о нем серьезно.
— Мы воспитывались вместе. Он на десять лет старше меня и в течение этих десяти лет считал себя наследником титула и земель. В нашей семье они передаются по наследству представительницам женской линии только тогда, когда отсутствуют наследники-мужчины, пусть даже самые дальние. Несправедливо по отношению к женскому полу, моя милая, но уж так принято в роду Эверсли. Младший брат моего отца, Джеймс, женился, и у него родился сын — Карлтон. Моим же родителям пришлось долго ждать плодов своего брака. Наконец у них родилась девочка, прожившая всего два дня. Через какое-то время появилась на свет Карлотта. К тому времени все уже были уверены, что наследником станет Карлтон. Он тоже надеялся на это. Приехав в Эверсли в десятилетнем возрасте, он сразу повел себя как хозяин. А потом родился я. Какое замешательство в лагере противника! Что за ликование в нашем лагере! Дядя Джеймс смирился с неизбежным, а вскоре после этого события упал с лошади и умер, потерпев окончательное поражение. Его жена, тетя Мэри, пережила его на два-три года, а затем тихо умерла в собственной постели от простуды, перешедшей в воспаление легких. Карлтон стойко перенес удар судьбы и продолжал жить в Эверсли. Он принимал во мне большое участие. Он научил меня ездить на неоседланной лошади, бегать, плавать, фехтовать — и все это с целью подтянуть меня до своего уровня, что было, разумеется, невыполнимой задачей. Так или иначе, но можно сказать, что он воспитал меня.