Слимперия
Шрифт:
— Эт-точно, — Семён потёр глаза, слёзы от сварочного сияния текли не переставая, — заслужил, факт. Давай попробуем, может, и впрямь лабиринт исчезнет… Но мне на ощупь идти придётся, а то я ослепнуть могу! Ты мне подсказывай прямой путь, чтобы я в стенку ненароком не вписался. Ни шага влево, ни шага вправо, понял?
— Не беспокойся, не впишешься, — успокоил его медальон. — Проведу тебя словно по ниточке! Ты, главное, не торопись, иди как на похоронах — медленно и торжественно. Не спеша.
— Тоже мне, нашёл сравнение, тьфу на тебя! Договорились, — Семён
— Чуть левее! Чуть правее! Опять левее, — бодро командовал Мар. — Верным путём идёшь, товарищ Симеон!.. А теперь правее, правее, кому говорю! Обратно левее…
— Что-то нитка у тебя чересчур кривая получается, — буркнул Семён, — по такой только пьяным ходить, в доску пронырливым. Как те, что стакан оставили.
— Ничего не поделаешь, — флегматично сказал медальон. — И рад бы тебя прямо вести, да ты ж меня не слушаешься, всё норовишь в сторону уйти. Погоди, а может у тебя ноги разной длины? Поэтому тебя и заносит куда не надо. Признайся — разной?
— Это язык у тебя разной длины, — огрызнулся Семён. — Когда не надо длинный, а когда надо, короткий.
— Значит я — феномен, — обрадовался Мар. — Несомненно!
— Сказал бы я тебе, какой ты на самом деле феномен, — Семён остановился, пошарил перед собой рукой, ничего не нащупал, — да ругаться некогда. Давай, Сусанин, веди дальше!
— А Сусанин — это хорошо или плохо? — немедленно встревожился медальон. — Я неправильно чего-то делаю?
— Хорошо это, хорошо, — Семён успокаивающе похлопал по медальону ладонью, — не переживай. Он в лес врагов завёл, они там и померли от голода и волков… Ну, Мар, направляй дальше! Хватит о пустяках трепаться.
— Ничего себе пустяки, — возмутился медальон. — Враги, лес, волки! Драма жизни и смерти! Жуть.
— Мар! — грозно прикрикнул Семён. — Кому сказал, кончай болтать! Сделаем дело, тогда и трепись смело.
— Да пришли мы, пришли, — спохватился медальон. — Стол перед тобой, всего в двух шагах, — Семён сделал эти два последних шага и упёрся животом в столешницу: вытянув руку, он пошарил ладонью по холодной поверхности, тут же ненароком зацепил что-то тяжёлое — оно, тяжёлое, повалилось на бок, с дробным перестуком покатилось по столешнице и упало на пол. В тот же миг слепящий свет, ощутимый даже через пальцы, исчез; Семён отнял ладонь от лица и открыл глаза.
Перед ним находился приличных размеров стол, действительно каменный, из малахита. Узорчатая столешница была пустой, Семён заглянул под неё — никаких выдвижных ящиков у стола не имелось. И пустых бутылок за ножками тоже не нашлось. Семён подобрал упавший стакан, а когда выпрямился, то обнаружил, что магические стены исчезли. Все. Разом.
— Мар, сработало! И взламывать ничего не пришлось, — Семён посмотрел в сторону Олии: путь к ней был свободен. Так и держа стакан в руке, Семён кинулся к девушке.
— Что и требовалось доказать, — удовлетворённо сказал медальон. — Я, как всегда, был прав… Семён, ты куда?! Стол, стол получше осмотри, зря он, что ли, сиял?! Может, сила в нём великая, ты хоть ножку отломи, на всякий случай! — но Семёну плевать было и на стол, и на его великую силу: подхватив Олию на руки, Семён опрометью кинулся прочь из зала. На выходе из замка Хайк попытался было взять девушку из рук Семёна, но тот рыкнул на него и промчался мимо; Хайк потрусил следом.
Над островом светало: звёзды поблекли, в сером утреннем небе разгоралась утренняя заря — первое ложное солнце, холодное, неяркое, уже показалось из-за леса.
Лишь отбежав от замка на приличное расстояние, почти к самому берегу, Семён остановился и, осторожно положив Олию на землю, смог наконец отдышаться. Кашляя и отплёвываясь, он немного походил по берегу — Хайк в это время, присев на корточки, занялся девушкой: пощупал у неё пульс на шее, приподнял веко и заглянул в зрачок; вёл себя черепаховый боец словно заправский врач.
— Как Олия? — Семён подошёл к Хайку. — Жива?
— Жива, — Хайк встал. — Вполне жива! Только спит она, очень крепко спит. Надо бы её, Симеон, к толковому специалисту… Моих познаний всё же маловато, чтобы точный диагноз поставить.
— К врачу, конечно! Сейчас организуем. Мар, ты… — Семён повёл было рукой в сторону спящей девушки и обнаружил, что всё ещё держит прихваченный из замка железный стакан — небрежно сунув посудину Хайку в сумку, Семён продолжил:
— Мар, давай-ка перенеси нас в хорошую больницу! В самую лучшую!
— Тогда нам на Перекрёсток надо, в военный госпиталь, — предложил медальон. — Там спецы классные! За деньги всё что хочешь сделают. Но берут дорого, учти.
— Без разницы, — махнул рукой Семён, — заплатим, есть золото в золотовницах… Давай, включай перенос! Быстрее!
— Сначала переоденься, — потребовал Мар. — Завалишься в военную больницу в таком виде, никто с тобой разговаривать не будет! Два подозрительных оборванца с беспамятной девушкой на руках, мда… Сначала вас всех арестуют, оборванцев то есть, а уж потом разбираться с девушкой станут.
— Верно, — Семён поспешно изменил свой наряд: чёрное трико превратилось в добротный тёмно-коричневый костюм неважного покроя, из числа тех, что носят всякого рода мелкие имперские чиновники в Мире Перекрёстка — Семён не хотел привлекать к себе излишнего внимания, — с белой рубашкой и коричневым галстуком; мягкие туфли стали твёрдыми и тоже коричневыми.
— То, что надо, — одобрил Мар. — Натуральный бюрократ! Сойдёт.
— Давай, включай переброс, — Семён взял Олию на руки.
— Момент, — утренний неяркий свет моргнул, сменившись полуденным, матовым и жарким; остров с замком, озеро, всё исчезло: вместо них теперь была голая, выжженная суховеем равнина от одного, задранного вверх, горизонта, до другого, такого же неправильного — будто стояли Семён и Хайк на дне безразмерной чаши; вдалеке по равнине цепочкой протянулся ряд громадных решетчатых башен, железных и ржавых, за башнями виднелись развалины города; в равномерно-белом знойном небе солнца не было. Вообще.