Слипер и Дример
Шрифт:
одарила меня компьютером, и потому повествование появляется на свет путём выстукивания
буквочек на клавиатуре. Но ведь грызение карандаша для углубления процесса размышления
никто не отменял, верно? Поэтому наряду с компьютером на столе у настоящего писателя
должна лежать пара карандашей, исключительно для покусывания и загрыза. Рекомендую
также для писательского
руки, чтобы далеко за ними не бегать, иначе мысль может запросто ускользнуть. И никакие
Терюськи и Сонечки её уже не поймают. Мысль — не мышь. Тем более, не плюшевая.
— Ой-ой-ой, — перевалилась Соня на другой бок. — И не таких ловили!
— А ты мысли не подслушивай! — сдвинул я брови в её сторону.
Кстати, я уверен, что всякие там Сони и Терюськи прекрасно слышат и понимают
человеческие мысли. Просто они между собой когда-то очень давно договорились строить из
себя ни в раз не понимающих и глупых лопухов ушастых, чтобы люди не сели им на шею. И их план
оказался весьма продуктивным, ибо люди Сонь и Терюсек кормят, холят и лелеют, чешут им
животики и ничего не заставляют делать, в отличие от собак и лошадей. И живут они себе
припеваюче и дурака валяют. И собак поэтому частенько презирают, ибо те не выдержали
аскезы молчания и дали-таки понять человекам, что, мол, мы многое соображаем с вашего
языка. И человеки тут же этим воспользовались и стали шантажировать собак кормёжкой,
дабы заставить их на себя пахать по-лошадиному. Жуткая история!
— Вот возьмём и поймаем сейчас мыслю! — довольно мявкнула Терюська, заговорщески
зыркнув на Соню.
— Сачок устанешь подбирать по размеру, орнитолог ушастый! — отмахнулся я.
— Ой-ой-ой, — фыркнула Терюська. — Ну дык чего там дальше с судьбой их случилось?
Башкирский Кот нам весьма симпатичен. Верно? — она оборотилась на Соню.
Та важно кивнула и повела задумчиво усами.
А я совершенно обычно по-человечески стал оправдываться перед хвостатыми:
— Дык, чтобы книжку писать дальше, надо же, чтоб жизнь дальше как-то шла, жить как бы
что
случается самый что ни на есть круговорот жизней во вселенной! То есть, с одной стороны,
писатели живут свою какую-то жизнь, с подачи которой пишут свои сюжеты. Собственная
жизнь вдохновляет их на идеи, на усердное стучание по клавишам. А с другой стороны, всё
написанное реализуется в огромном пузыре мироздания и становится чьим-то опытом. И
получается, что жизнь писателя тоже может быть кем-то когда-то написанной, а теперь
проживаемой им. Да и вообще, писателям трудно жить! Мало того, что свою жизнь живешь, а
ведь ещё жизнь героев надо прожить. Это ж сколько времени потребуется, чтобы все книжки
39
0
всех жизней прожить? Одно сплошное «ж»! Короче, не парьтесь, сами всё увидите и
переживёте, что я тут напридумывал. А как иначе? Раз придумал — уже есть. Значит, кому-то
проживать придётся. А кому? Ясный Пень кому! Вам! Вот тебе и моделирование реальности!
Вот тебе и волшебство! Только держись!.. Держи сметану! — закричал я, но было поздно.
Соня и Терюся погнали по квартире банку с остатками сметаны, лихо сдёрнув её со стола.
Возня и грохот переместились в другую комнату. А мы за это их ещё и кормим и животики
чешем!
Ну ладно, зато теперь можно спокойно сосредоточиться. Стало быть, что там у нас с
судьбой?
Поля внезапно кончились. Впереди начинался парк. Именно парк. С ухоженными дорожками,
весь заваленный округлыми листьями густо-фиолетового цвета.
— Путь к деррреву знания усеян листьями сомнений! — обернулся Башкирский Кот к
Загрибуке, шедшему позади.
— Чего?
— Листочки, говорю, сомнительные!
— И ничего не мнительные! — отозвалось сверху из глубины деревьев. — Обычный базилик.
— Раскрррути мои улитки! — оторопел кот. — Это кто?
С дерева спускалось чудо в перьях.
— Что это? — ошарашенно замер Загрибука.
«Это» завитками сползло по стволу вниз и предстало:
— Я — продаватель!
— А салями в бакалейкум, продаватель! — только и смог выдавить кот.
— В бакалейкуме шмотьями! Ну, чего надобно? — вопросило чудо в перьях.
— Э-э-э… — протянул Загрибука.