Слишком большое сходство
Шрифт:
– Где взял?
– Украл. Когда мать вышла дверь открывать, я и смахнул с полки.
– Да, – вздохнул Зайцев. – Действительно… И ушки в стороны, как у отца… Что же они так неосторожно, – он опять вздохнул, медленно открыл свой портфель и вынул из него запотевшую баночку голландского пива.
– Старик! – взревел Ксенофонтов восторженно. – Да ты гений!
– Немного есть, – скромно согласился Зайцев, вскрывая банку, над которой поднялось легкое пивное облачко.
УБИТЬ ДЕРЕВО
Остановив
– Привет, батя! – Женька пожал влажную холодную ладонь Деева. – Ты чего это по ночам шастаешь, людей пугаешь?
– Вот. Смотри. – Деев протянул размокший клочок бумаги.
– Что это?
А то! То самое! Ордер! Новая квартира мне светит, понял? И тебе тоже. А это, – Деев постучал кулаком по бревенчатой стене, – на дрова. Понял?
– Чего ж, все как есть понял! – ответил Женька, не скрывая радости. – Состоялось, значит, все-таки… Долго они тянули. Я уж подумал было, что все заглохло. Скоро новоселье праздновать будем, а, батя?
– Попразднуем. – Деев взял ордер, сложил его, сунул в карман. – Попразднуем, – повторил он, невидяще глядя куда-то в шуршащую дождем темноту сада.
– А ты вроде и не рад? – спросил Женька. – Как же это? Сколько было разговоров, а тут на тебе! Не-ет! Что-то, батя, ты не туда подался, ей-богу! Ведь ты, можно сказать, мечтал эту квартиру получить, и вот мечта твоя сбывается, а? Мечта, она ведь такая, не у каждого…
– Да ладно тебе! Мечтают вон девицы замуж выйти! – Деева, видно, раздражало само – слово «мечта».
– Ну ты даешь, батя! Воду не таскать, печку не топить, крышу не латать! Тепло, сухо, чего тебе еще?!
– Так-то оно так, – вздохнул Деев и присел на ступеньку. – Так-то оно так…
– А что не так?
– Нету радости, понял? Думал, радость будет, а ее нету.
– Это, батя, потому, что большая удача на тебя свалилась. Такая, что и зашибить может. Вот она тебя и ахнула… Как мешком из-за угла.
– Думаешь, в этом дело?
– А чего тут думать? Посмотри на себя – ты весь какой-то ахнутый. Может, тебе выпить надо, а? У меня есть кой-чего… А?
Не ответив, Деев медленно, тяжело спустился по ступенькам и напрямик через малинник, не прячась от дождя, пошел к своему крыльцу.
Утром, приникнув к окну, чтобы посмотреть на погоду, Женька увидел в саду Деева. В резиновых сапогах, серой фуфайке, ушанке с проплешинами, он был почти незаметен среди оголенных деревьев, с которых еще падали редкие капли ночного дождя.
И лопата в руках у Деева с налипшими комьями мокрой земли тоже была какого-то серого цвета.
– А, сосед! – приветствовал его Деев, едва тот появился на крыльце. – Долго спишь.
– Суббота… – Женька медленно сошел по ступенькам, сунул в рот тощую мятую сигаретку.
– А я побывал сегодня там, полюбопытствовал… Возле нашего дома… Тут недалеко, оказывается, километра три будет.
– Блочный? – спросил Женька.
– Не, кирпичный. Серый, правда, кирпич, холодный. Кто его знает, может, он и неплохой, но только мне серый не нравится. Будто отсырел и никак просохнуть не может. Или ничего, а?
– Люди живут, и мы жить будем. Авось. А что это ты затеял? – Женька кивнул на канаву, вырытую вокруг дерева. – Никак орошение?
– Как же, орошение. – Деев усмехнулся, помолчал, отступил на шаг, чтоб Женька мог оценить его работу, чтоб виднее было сделанное. – Выкапываю. Пересаживать буду. У меня ить первый этаж, вот под окном рябины и посажу. Весна придет, а я как в старом доме живу. Каково?
Деев задорно подбоченился, но Женька видел, что старик, робея, ждет одобрения, боится, как бы не посмеялись над ним.
– А что, это ты в самую точку, – великодушно одобрил Женька. – Надо будет и себе присмотреть парочку деревьев, как думаешь?
– Во-во! – обрадовался старик. Он снял шапку, пригладил седые спутанные волосы и снова нахлобучил ее на голову. Одно ухо у шапки было надорвано, болталось, козырек нависал на глаза, и синие глаза Деева светились откуда-то из глубины, из остатков кроличьего меха. – Своим говорю: переселитесь, пообнежитесь в тепле, а там, глядишь, эта вот избенка сниться начнет. И запах, говорю, приснится, и стены шершавые, и полы щелястые… Проснетесь, говорю, со слезами на глазах… Смеются. Понял? Не верют. К газовым поддувалам рвутся. Краники блестящие повертеть не терпится. По унитазу сохнут. Подумать только – унитаз! Показывали кино по телевизору, и надо же, унитаз на экране мелькнул. Оглядываюсь на дочку, а у нее глаза горят и румянец. Во как! Розовый, говорит, хочу. Белый – он холодит. Понял?
– Ну что ж, – рассудительно заметил Женька. – К культуре девка тянется.
– Хороша культура! – Деев по-кошачьи фыркнул, но глаза его оставались серьезными, даже печальными. – Что получается – забывать начинаем, для чего какой предмет сделан. – Деев оперся грудью о рукоять лопаты и смотрел, смотрел куда-то в переплетения серых, синеватых, сиреневых ветвей, в редкие белесые листья, оставшиеся на деревьях. – Нет, мил-человек, культура – это когда жилье свое ценишь, людей уважаешь, которые стоят того, когда сам уважение людей оправдываешь… А книжки в шкафу, штаны в облипочку, розовый горшок – это так, блажь одна… Больно просто все это, больно легко стало культурным заделаться… А раз легко, то и желающих толпы. Все так к этой культуре бросились… того и гляди затопчут.