Слишком много колдунов
Шрифт:
Это и была придумка Геркулеса Мюко, бывшего стажера королевской службы эвакуации, бывшего дознавателя криминалите, ныне старшего осуждённого батальона д’а’фрик, батдафа: короткими ударами, не ввязываясь в борьбу, сокращать количество боеспособных субурдов и ломать их строй, а в промежутках останавливая их продвижение залпами. Кольев было четыре комплекта, но мертвяки дали им ударить лишь дважды.
— Их тактика оказалась малоэффективной, — сообщил Цейтлих. — Поэтому гонцы сообщили полковнику Массю, что колдун скоро прорвёт блокаду и требуется подкрепление.
— Кто отдал им такой приказ? — осведомился Фуке. — Кто приказал гонцам сообщить о колдуне и о том, что он прорывает блокаду?
Цейтлих
— Осуждённый Мюко, — сказал он.
Геркулес медленно встал, чувствуя на себе недобрые взгляды. Он здесь был единственный из батдафа, если не считать Цейтлиха.
— Сир, я ничего не говорил гонцам, — произнёс он. — У меня не было времени. Мой полувзвод дрался с мертвяками.
— Я лично получил от тебя сообщение для полковника Массю! — закричал какой-то лейтенант-легионер. — И приказал сержанту Адри его доставить.
Геркулес посмотрел на гладкое лицо незнакомого ему легионера.
— Сир, я вас не помню, сир, — сказал он спокойно.
Поднялся гвалт. Лейтенант, фамилия которого оказалась Пек, вызывал его на дуэль чести. Его успокаивали капитан Тулип и майор Жюстен, указывая на то, что Мюко не военный, а осуждённый, и дуэль с ним невозможна в принципе. Цейтлих и Массю смотрели на всё это мрачно, не выражая эмоций, но было ясно — Легион их так просто не отдаст даже Шарлю Фуке. Лейтенант Пек присягнёт, что Мюко запросил помощь у Массю; и Массю, верный общему духу приказа его высочества, помощь отправил немедля и в полном объёме. В конце концов, колдуна всё же убили?
— Ну колдуна же мы убили? — вопрошал Массю, апеллируя к своим сослуживцам. Он уже чувствовал себя спокойно: похоже, дело обошлось. Фуке знает порядки Легиона, и не станет наказывать офицера, когда всем ясно, что вина его. Кто-то же приказал усилить северные позиции?
Геркулес всё это время неотрывно смотрел на Цейтлиха. Полковник сидел как ни в чём ни бывало, и на старшего осуждённого даже мельком не глянул. Может, он забыл, о чем проговорились двое селян? Конечно, забыл.
Ведь если не забыл, то…
Нет, лучше об этом не думать.
…После второго тарана началась сеча, половина осуждённых просто сбежали, и Геркулес не мог их винить — смотреть, как враг идёт на тебя, не реагируя на пули и сабли, не всякий сумеет; Уль, Силь и ещё с десяток бойцов наскакивали на медлительных субурдов, кроша их в капусту — но безрезультатно. Субурды, потеряв пару мертвяков, шли плотной группой, закрывая колдуна, хватали зазевавшихся осуждённых и ломали им рёбра в жестоких объятиях, и Геркулес уже вытащил саблю, готовясь принять участие в безнадёжной драке, но подоспевшие легионеры Массю опрокинули их сбоку, изрешетили арбалетами (из винтовок не стреляли, берегли патроны — опытные), изрубили палашами. Когда побоище закончилось, отыскали колдуна, — нашли по кровотечению. Мюко увидел его, перед тем как труп унесли в штаб: весь утыканный стрелами, но благообразный на вид старик, каких полно в деревнях по всему Альянде. Может быть, староста или судья.
— Осуждённый Мюко! — гаркнул кто-то ему в ухо. Геркулес подскочил. Принц-консорт смотрел на него тяжело и мрачно.
— Арестовать. — Фуке оглядел офицеров. — Господа, вы свободны.
7
— Я понял, почему люди любят читать книги, — сказал Питер. Ему никто не ответил: Прелати и Майя ушли в лес за грибами и ягодами, Аслан вызвался их сопровождать, а Жак, который никуда не пошёл, а лежал на травке неподалёку и прекрасно слышал Питера, не разговаривал ни с кем второй день по причине полного проигрыша в бочку вчера вечером. Финансист считал, что его обыгрывают нечестно, и нудно доказывал с расчётами в руках, что должен был выиграть хотя бы раз; он угомонился, лишь когда Майя выиграла у него девять кругов подряд. Обиду на весь мир он тем не менее затаил, и для начала объявил бойкот жуликам и аферистам, среди которых имел несчастье оказаться.
— Потому что в книгах, — Питер развивал свою мысль, жуя травинку и глядя в синее небо, — в отличие от жизни, постоянно что-то происходит. Событие сменяется другим событием, а оно в свою очередь следующим. А ведь в жизни такое происходит крайне редко. Наша реальность — это главным образом ожидание.
Ясный погожий день стоял над Вест-Сассексом — так называлась эта местность — и уже перевалил за зенит. Серая пелена облаков надвигалась с запада, и это значило, что солнце скоро опять исчезнет, но пока что «Фуксия» и «Сельдь» стояли недвижны, вбирая его энергию; позади них виднелась река Аруна, а на том берегу остался заброшенный город. Питер и Аслан очень хотели побывать там и посмотреть на почти не тронутые временем здания древних, но Прелати, Майя и Жак категорически воспротивились, и поэтому, обойдя город с севера, их небольшая экспедиция пересекла мост и расположилась на западном берегу. Название реки им сказала Прелати, а позднее они увидели его на почти что выцветшей табличке у моста. Как назывался город, старуха не знала.
— Я думаю, что это как-то связано с количеством людей, — говорил Питер. — Даже не с количеством вообще, а с плотностью населения вокруг тебя. События твоей жизни ведь так или иначе творятся людьми, стало быть, если хочешь, чтобы событий было больше, то надо жить там, где много людей.
Жак испустил долгий полустон-полувздох и перевернулся на живот. Он был голый по пояс — пользовался временным отсутствием женщин и Аслана, чьё атлетическое телосложение наводило уныние на однокашников ещё со времен их студенчества.
— Наше путешествие, кстати, служит косвенным подтверждением моей теории, — продолжал Питер. — Нет людей — нет событий.
— И это прекрасно, — заключил он, помолчав.
И он, и Жак понимали, что это спокойствие ненадолго, и невольно старались его продлить. Конечно, на словах они всячески торопили Прелати, которая вспоминала дорогу очень медленно, заставляя их делать долгие стоянки, во время которых она бродила вокруг в поисках знакомых ей ориентиров. Доходило до того, что остановки приходилось делать едва ли не каждые десять минут; за три дня они сделали тридцать лье, не больше. Зато съестные припасы были опустошены почти на треть. Когда они вышли из тоннеля на английской стороне, в местечке под названием Дувр, и не обнаружили там признаков человека, встал вопрос о продовольствии: последние лепешки они съели ещё в тоннеле. Питер уже всерьёз собрался идти на охоту и с чрезвычайно умным видом крутил в руках чёрный охотничий арбалет, но внезапно Аслан вытащил из грузового отсека «Сельди» коробки с блестящими металлическими штуками, и ещё коробки с другими штуками, обтянутыми прозрачной плёнкой на манер бычьего пузыря, и с третьими штуками, отдалённо напоминавшими большие бутыли для лекарств, и сделанными из мягкого стекла, которое было легче обычного и не билось. Это был провиант древних.
Жак заявил сразу, что ЭТО он есть и пить не будет ни под каким видом, и отправился на охоту один, отобрав арбалет у Питера. Аслан, вооружившись пистолетом и саблей, скрытно пошёл за ним, на всякий случай. Вернулись они через час, разными дорогами; Жак был голодный, злой, без добычи и без арбалета; он утопил его в болоте — уронил в спешке, когда ему померещился кто-то в лесу.
— Я, что ли, виноват, что у нас идиотские арбалеты! — кричал он в ответ на претензии Питера. — Вываливаются из рук! Кто их делал вообще!