Слишком много колдунов
Шрифт:
— Ты невнимателен, Аслан, — грустно сказал Жак, вращая карту в пальцах. — Как и все самоубийцы. В Клиши тебя бы раздели в первый же день.
Последующие события показали, что Аслан оказался не только невнимательным, но и довольно самонадеянным субъектом. В три огромных шага, отставив раненую ногу в сторону и опираясь руками на спинки коек, он пересёк половину лаборатории и перегородил дорогу Жаку, который с любопытством наблюдал за ним; возможно, именно то, что бывший куратор королевских поставок не сделал попыток его остановить, и внушило мусульманину ошибочную мысль, что Жак настроен не слишком серьёзно: Аслан с грозным видом постоял между дверью
Аслан, корча лицо, тряс кистью.
— Ах ты сволочь, — слегка удивлённо сказал Жак, поднимаясь. — Ну получи, мразь.
— Жак! — крикнул Питер, но, разумеется, бесполезно: финансист ястребом метнулся к Аслану, в его руках был табурет, который он с косого маха обрушил на голову противника. Мусульманин лишь успел подставить руки, треснуло дерево (Питер надеялся, что дерево), Аслан, не удержав равновесия, качнулся назад и махнул руками, раскрывшись, и в этот момент Жак пробил ему в солнечное сплетение прямым ногой. Питер почувствовал тошноту: это был чудовищный удар, родом с парижских окраин, где в драках под крики «сават!» многие прощались со здоровьем, а то и с жизнью.
— В Клиши я попал за драку, — тяжело дыша, сказал Жак. — Не за кражи.
Аслан лежал скрючившись. Жак смотрел на него некоторое время, затем лицо его окончательно затвердело, он подошёл к панели и вставил карту.
Панель мигнула, дверь шевельнулась.
Всё.
Эвакуатор закашлялся, затем встал, держась за живот. Вынул саблю и не спеша перерезал верёвки, стягивающие Питера. Криво усмехнулся:
— А помнишь, как под часовней дрались?
Питер сел и кивнул, разминая кисти, в горле запершило. И полгода ведь не прошло… Подземелье, мертвяки, Жан Легри, старуха со скверным характером — всё это было так давно, будто бы в другой жизни, не его. Та жизнь была намного проще и понятней, и она не вернётся теперь уже никогда. Питер на секунду сжал веки, сглотнул предательски подкативший к горлу комок, затем взял ножны и стал перепоясываться.
Жак стоял перед дверью, ключ был в замке, на панели горело слово «Открыто».
Дверь по-прежнему была закрыта.
— Поздравляю, — сухо произнёс слегка искажённый голос колдуна.
Жак сделал шаг назад, Питер и Аслан одинаковыми движениями положили руки на эфесы. Голос шёл от двери, из панели.
— Поздравляю себя с тем, что мне всё удалось. Вас поздравлять, я подозреваю, особо не с чем. Вы неплохие люди, но законы реальности таковы, что выживает тот, кто лучше приспосабливается, а не тот, чьи идеи и принципы настолько тверды, что не дают их обладателю свернуть с пути, пусть даже на нём его ждёт гибель.
Панель ещё раз мигнула, заискрила, и на ней вместо надписи появилось лицо колдуна. Лицо шевелило губами в неприятном несоответствии с речью.
— Прощай, Клотильда. Прощайте, мадемуазель Горовиц. Прощайте и вы, три молодых придурка, не знаю, как вас зовут. Скоро вы очнётесь, чтобы погибнуть вместо меня. Я бы сказал, что мне жаль, но это будет ложь.
Голос хихикнул, лицо на экране ещё некоторое время пошевелило губами, оскалилось, и экран погас. В панели что-то затрещало, посыпались искры. Питер, Жак и Аслан сделали шаг назад. Треск прекратился, панель мигнула в последний раз и потухла полностью. Вместе с ней погас и свет, сменившись синим мерцанием из-под потолка. Мы похожи на мертвецов, подумал Питер. Мы и есть мертвецы.
— Он сказал, что мы скоро очнёмся, — сказал Жак бесцветным голосом. Он стоял к ним спиной, не оборачиваясь, и Питер его понимал. Он посмотрел на Аслана, будто бы прося его о чём-то его, и тот пожал плечами: хорошо. Он не сердится.
— Жак, это запись, — ответил Питер, помедлив. Это была блестящая догадка, и в другое время он бы долго радовался, но сейчас сил на это не было. — Как письмо, написанное три дня назад, только с его лицом и голосом.
— Как… — начал было Аслан, но не успел закончить.
БУМММ!
На этот раз удар сопровождался нехорошим треском. В синем свете они увидели, как дверь выгнулась внутрь, и посередине у неё появился надлом, через который торчал чёрный тупой трёхгранный угол тарана.
— Всё к дверям, — скомандовал Аслан, и Питер с Жаком бросились стаскивать койки, столы и шкафы к двери, составляя хилую баррикаду, которая, скорее всего, не продлит их жизни даже на минуту.
Вскоре в лаборатории не осталось крупных вещей, а вместо двери образовалась гора, похожая на одну из тех куч на свалке Монфокон, до которой ещё не добрались ветошники. Трое друзей стояли в синей полутьме с обнажёнными саблями в руках и ждали своей последней битвы.
— Аслан, прости меня, — сказал Жак.
— Ничего, — ответил ему эвакуатор. — Сочтёмся. Если успеем.
— Пит, ты был прав, — сказал Жак.
— Да, — сказал Питер. — Со мной бывает иногда.
— Я почувствовал, что не смогу выйти за дверь, — буднично сообщил Жак. — Ноги не шли и язык не слушался. Это демон? Он теперь всегда будет в моей голове?
Питер и Аслан одновременно посмотрели на своего друга.
— Если и будет, то недолго, — утешил его Аслан.
— Мне нравится это «если», — сказал Питер. — Есть в нём какая-то надежда.
БУМММ!
Куча из вещей дрогнула и поползла назад. Потянуло факельным дымом и сырым воздухом, стали слышны множественный топот и голоса людей: кто-то командовал, кто-то подбадривал, кто-то ругался. Жак заорал яростным голосом:
— Я, Жак Делакруа, пленник колдуна, требую его высочество принца-консорта! У меня для него важные сведения!
За дверью наступила тишина, затем надменный голос произнёс издалека, растягивая слова:
— Я здесь. Высунь свою башку, чудовище, и я разнесу её, чтоб ты не мучился.
Раздался выстрел, затем кто-то скомандовал «Огонь!», и грянул недружный залп. Друзья бросились на пол и прижались к стенам, по лаборатории зашлёпали пули. Аслан поднял одну, сплющенную и дымящуюся, и показал Питеру. Тот некоторое время не мог сообразить, что к чему, пока Жак не сказал:
— Чёрт, да она же серебряная.
— Эй вы, там, — крикнул Фуке из-за двери. — У вас пять минут на то, чтобы раздеться догола, заткнуть рот кляпом и выйти. Выходить ползком, лицом вниз. Не на четвереньках, а ползком и молча. Время пошло.