Слишком много любовников
Шрифт:
Двумя годами ранее
С мужем у Алены давно особого понимания не было. Что там говорить о любви!
Когда-то худенький, красивый, милый мальчик; веселый, остроумный, подающий большие надежды. Как он красиво за ней ухаживал! Цветы, лимузины. Турпоездка в Париж. Она тогда вообще ни разу за границей не была – а тут целый Париж! О, как он водил ее по знаменитым кафе! Дорогущий и пафосный «Жюль Верн» на Эйфелевой башне, всемирно известная по книгам и фильмам «Ротонда» в районе Монпарнас, а также «Гранд-кафе» на бульваре Капуцинок. Устрицы, лангусты, ледяное белое вино. А как они в ночи распивали шампанское в кабаре «Лидо» и «Крэйзи хорс», смотрели на вымуштрованных полуобнаженных девушек! Париж волновал, будоражил кровь. Каждый встречный мужчина, не исключая подростков
Разумеется, с самого начала появились проблемы – но в какой, скажите, молодой семье их нет? Они всегда идут в придачу к любой сказке. К примеру – где жить. Свекровь Алену на дух не переносила. Список ее претензий к невестке был огромен. Притязания и наезды начались с самой первой встречи.
– Так вы, Елена, не москвичка? – с ехидцей вопрошала свекровь.
– Нет, не москвичка, – скромно, по первости, опускала глаза Алена.
– Откуда, интересно, к нам прибыли?
– С Дальнего Востока.
– А конкретней?
– Амурская область.
– Из какого, интересно, города?
– Черногрязск. – Название и впрямь далеко не звучное, но Алена давно притерпелась и привыкла. В стране, где премьер-министром может быть человек по фамилии Черномырдин, вполне сойдет для малой родины.
– Черногрязск? Это что – поселок? Или деревня?
– Нет, город, около тридцати тысяч населения.
– Н-да? А кто, можно узнать, ваши родители?
– Они, к сожалению, умерли, оба – и мать, и отец. Отец – когда мне шесть лет было. А мама – в мои шестнадцать.
– Так вы, Елена, круглая сирота?
– Нет, почему? У меня есть брат, на три года старше. В милиции служит.
– Ах, в ми-ли-ции! – неподражаемо высокомерным тоном комментировала свекровь. Сама, можно подумать, дворянка голубых кровей! Весь свой век на заводе расчетчицей в бухгалтерии просидела, затем досрочно отправлена на пенсию.
Но претензий было, претензий! Особенно по отношению к невестке. Сначала она озвучивала их сыну, а потом и прямо в глаза: Румянцева – лимитчица (хотя и самого явления не стало, и слово практически испарилось, а вот, поди ж ты, свекруха помнила). Вдобавок – без высшего образования, какая-то маникюрша. И далее, по списку: готовить не умеет (полное вранье!), за сыном не ухаживает, пытается через него в Москве зацепиться. На жилье их семьи нацелилась. Хотя, господи, что там за хоромы! Малогабаритная двушка в Химках, кухня пять метров, санузел совмещенный, комнаты тоже. Прописаны Женик, вредина-свекровь и свекор. Ни минуты Алена не собиралась там жить.
Но где? Сначала они с Женькой снимали, потом оформили ипотеку. Квартира в Марьине на первых порах показалась раем: огромная кухня – десять метров! Гигантская комната – хочешь, гостей принимай, хочешь, телевизор смотри, хочешь, разложил диван и сексодром устраивай. Правда, если посчитать, оказалось, что со дня заселения они в ипотеку две цены за нее уже выплатили – и конца не видно.
И еще одна имелась у свекрухи категорическая претензия: Алена брать мужнину фамилию наотрез отказалась. Он сам и не настаивал. Понимал, что звучит его родовое имя далеко не блестяще. Зюзин, подумать только! Значит, она будет Зюзина? Нет, на фиг, пусть остается Румянцева. Красиво ведь, ярко, согласитесь. Актриса такая советская была, правда, выступала в амплуа инженю – маленькая и комическая, в «Девчатах» сыграла, мультики озвучивала. Но у Алены амплуа другое – героиня. Пригожая, статная, сексапильная. Мужики так и крутились (еще одна претензия от свекрови и временами приступы ревности со стороны Женьки). Но она, особенно попервоначалу, с посторонними – ни-ни, домой, к своему Евгению.
Правда, в последнее время что-то случилось. То ли огонек в ее глазах стал гаснуть. То ли располнела слегка от сидячей жизни – а на спортклуб не остается, честно говоря, ни времени, ни денег, ни сил. А, может, штука в том, что любимый муж совершенно перестал заводить, вдохновлять? Ох, когдатошний милый, подающий надежды, тонкий мальчик за двенадцать лет совместной жизни превратился в настоящего борова. Толстенный, вонючий (потому что беспрестанно курил и частенько выпивал). Да, он оставался милым, угодливым и остроумным – когда не злился (однако злился, к сожалению, частенько). Иногда остроумно шутил и бывал гиперактивным (особенно в кратком промежутке между вторым и третьим пивом). Но Зюзин давно уже не подавал никаких надежд, ничего не желал, ни к чему не стремился. Приходил с работы (когда работа имелась и было куда ходить), тупо садился перед телевизором, включал футбол, или хоккей, или на худой конец любой другой спорт, хотя бы даже керлинг, открывал бутылку пива. Потом вторую, третью… Иногда – если Алены не было дома, и она не отбирала – и четвертую, пятую, а порой и мерзавчиком водочки догонялся. Тяжело выбирался из кресла, ходил на кухню курить, прованивал всю квартиру. Пытался дымить даже в комнате – единственной, и гостиной, и спальне в одном лице, – но Румянцева воспротивилась категорически.
Дипломированный инженер, окончил институт связи, больше того, получил диплом с отличием – он карьеры никакой не сделал. Из одной фирмы попросили уйти – полгода сидел без работы. Устроился на новую, год походил – и там до свидания. Еще год на пособии. В третий раз продержался полгода. Алена пыталась выяснить, в чем дело, почему, что с ним не так, посоветовать что-то, помочь. Зюзин, в чем причина, не кололся, супился, обижался. Бормотал что-то вроде, что все они дураки, работать не умеют, его не понимают. Что-то лепетал, что выглядело совершенно по-детски. Наконец устроился налаживать охранные сигнализации. Работа, в сущности, не инженера – техника. Платили соответственно. Приходилось мотаться по всему городу, да частенько и области. Машины не было, да и водить Евгений не умел. Не хотел учиться, к авто не стремился. Но и то хлеб, что хоть где-то работал.
Порой, когда возвращался из области, из чьего-то богатого дома, где монтировал или чинил сигнализацию, с упоением рассказывал, какие там богатые лестницы, сортиры, картины, спальни и кухни. Но если Алена подначивала: а почему это не у тебя? Почему ты сам не можешь добиться? – сразу потухал, сникал. Бормотал: «Ну, где мне».
Однажды вернулся с работы весь возбужденный, восторженный. Стал рассказывать: крутой особняк, тринадцать помещений, весь день провозился. А женщина-хозяйка попросила еще поставить дополнительный датчик на зеркальный шкаф-витрину с драгоценностями. А там – начал упоенно рассказывать – чего только нет! И яйцо Фаберже с бриллиантами, и золотое блюдо, отделанное рубинами, и индийская слоновая кость, украшенная изумрудами.
– Вещей – на миллионы долларов! – стал с восторгом восклицать. – На десятки миллионов!
Что-то похожее на ревность или на зависть кольнуло тогда Алену. Ведь у нее нет такой красоты и вряд ли когда будет. Она подначила супруга:
– Так, значит, тебя эта тетя, хозяйка, соблазняла?
– Да что ты, она старуха!
– Вот потому драгоценностями и соблазняла!
Женя оторопел – ему эта простая мысль, кажется, даже не входила в голову.
– А ты что растерялся? – продолжила Алена. – Тюкнул бы ее по башочке, как Раскольников, а брюлики – себе.
И эта столь простая идея тоже, похоже, не являлась Зюзину – слишком он правильный. А вот Алене, как она услышала про бриллианты-изумруды, мысль об ограблении прежде всего и пришла. Да только что толку? Где она, а где драгоценности? Так и будет до скончания века ногти чужим теткам пилить.
Предложение жены «тюкнуть старушку» ошеломило Евгения. Он минуту подумал – наверное, проигрывал ситуацию, взвешивал в уме, а потом молвил:
– А куда драгоценности девать? Где ты потом их продашь-реализуешь? И все знают, и у меня на фирме, и в семье у старухи, что это я к ней в тот день приходил. Мигом вычислят… – Потом еще поразмышлял и добавил: – Да и ударить человека по голове топором я как-то не могу.