Слишком жаркий Кипр [СИ]
Шрифт:
— В сторону, — пробормотал Юрий.
Астафьев уже кончал свое чтение, когда зазвонил его мобильник. Номер был ему незнаком.
— Да, Астафьев слушает.
Юрию ответил голос с типичным греческим акцентом.
— Простите, говорят, вы много раз звонили мне?
— Кто это?
— Это отец Василис. Мне дал этот телефон ваш друг Харымов.
— А, понятно. Что вам нужно, святой отец?
— Вы можете приехать ко мне сейчас?
— Зачем?
— У меня есть кое-что только для вас. Это очень срочно.
— Хорошо, через полчаса я буду у вас.
Юрий угадал со временем. Именно через полчаса его «Джип» остановился около дверей церкви святого Петра. Рядом на стоянке была только одна машина, старенький «Форд». Юрий, оглянувшись по сторонам, прошел в церковь. Но, только разогнувшись сразу за низким входам, он резко остановился. В воздухе остро пахло сгоревшим порохом. Астафьев выхватил из кобуры свою «Беретту», и, сняв с предохранителя, двинулся вперед. В церкви стоял привычный полумрак, но тело священника он увидел сразу. Оно лежало за столиком аналоя, как раз в солнечном луче, пробивавшемся в единственное с этой стороне окошко. Оглянувшись по сторонам, Юрий пробежал вперед, и, наклонившись, начал искать, как можно расстегнуть попу сутану. Это кончилось тем, что он только испачкал в крови руки. Между тем от всех этих толчков священник вдруг застонал, и Астафьев начал приподнимать его тело. Тот пришел в себя, и тихо спросил: — Ты… кто?
— Я Астафьев. Это вы мне звонили.
Священник поднял руку, и изобразил нечто, похожее на крестное знамение.
— Что? — не понял Юрий.
— Крест, — прохрипел раненый.
И Юрий догадался. Он расстегнул рубашку, и показал священнику свой крестообразный шрам. Тут раненый вздохнул с облегчением. После этого он начал шептать на ухо Юрия.
— Одна… проститутка в Тебризе сказала… что Мансур хочет с тобой посчитаться…
Он хотел что-то еще сказать, но потом тело его резко дернулось, а затем обмякло. И тут же в церкви загрохотали шаги сразу нескольких человек. Резкий голос на чужом языке прокричал несколько фраз, которые Юрий понял и без переводчика.
— Встать! Руки вверх! Вы арестованы!
ГЛАВА 17
— Я в пятый раз заявляю, что я не убивал отца Василиса. Я приехал уже после того, как в него стреляли. Он при мне был еще жив.
Тон Астафьева был монотонен, как сигналы точного времени, но и его терпению приближался конец. Этот бессмысленный по своему идиотизму допрос продолжался уже четыре часа, и вопросы следователя были столь же однообразны, насколько и глупы.
— Если он был жив, то, что он вам сказал? Почему вы не говорите нам? — настаивал грек. Переводчик, тот самый, что переводил в свое время его разговор с Папандреу, старался переводить не только дословно, но и точно передать агрессивную интонацию следователя. А Юрий продолжал.
— Я уже говорил вам, что я не знаю греческого языка. То, что он сказал имя Сократоса, это я расслышал, больше ничего не понял.
Сидевший напротив Юрия тучный человек лет сорока пяти, поморщился. Заместитель прокурора города Лимассол Григор Костадинос, был большим другом комиссара Солона Либератиса, и к Сократосу Михаилидису был настроен, мягко говоря, весьма лояльно. Пока переводчик толковал ему ответ задержанного, он закипал, как доходящий до кондиции чайник. Ему жутко надоел этот разговор, и Григор решил закончить его резко, и как он думал, убедительно.
— Хватит запираться, Юркас Астафьевас! — Стукнув по столу, закричал он. — Против вас есть неопровержимые улики. Вот!
И он вытащил из ящика стола полиэтиленовый пакет с несколькими гильзами.
— Это гильзы из вашего пистолета! Их нашли на месте преступления.
Юрий усмехнулся, и отрицательно покачал головой.
— Может, они выпущены из такого же пистолета, как тот, что был со мной, но точно, что не из моего. Кстати, почему они тут? Почему вы не отдадите их на экспертизу?
— Если я их отдам, это будет вам смертным приговором!
— В таком случае, я хочу, чтобы меня быстрей приговорили.
Григор рассердился не на шутку. Он, в самом деле, вызвал какого-то полицейского в штатском, и быстро накарябав несколько слов в фирменном бланке, отдал ему пакет. После этого он торжествующе посмотрел на Астафьева.
— Ну, вы этого хотели? Теперь вас не спасет никто!
— Тогда я еще раз хочу спросить, почему до сих пор не вызван мой адвокат?
— Вы его получите! Завтра! Вместе с обвинительным заключением! Сейчас я велю проводить вас в камеру.
Юрий пожал плечами.
— В камеру, так в камеру.
Камера на поверку оказалась типичным обезьянником, чуть почище, чем в родном Кривове. Большая комната, с одной стороны она была открыта для наблюдения. До пояса обезьянник был забран железом, а сверху уже шла вертикальная решетка. Что тут было замечательно, это хорошо налаженная система вентилирования. Юрий с содроганием сердца вспомнил запах, который исторгало из себя подобное же заведение у них в Кривове. За годы службы «обезьянники» подобного типа пропахли бомжами так, что их было легшее взорвать, чем проветрить. Тут же можно было дышать, было не жарко, и не прохладно.
— Закрыли, фараоны хреновы, — пробормотал Астафьев, рассматривая свое новое жилье.
Что было в этом заведении бестолково, с точки зрения Астафьева, это само расположение камеры. Дежурная часть этого управления располагалась в стороне от камеры, так что творилось внутри, оттуда было не видно. Правда, время от времени, раз в полчаса, мимо камеры с угрожающим видом проходил толстый полицейский с дубинкой на поясе.
Были в камере и задержанные, один, типичный бомж, не посмевший даже занять место на обширных нарах, и спящий калачиком в углу. Был еще один коренастый бедолага, дремавший в позе ямщика на облучке. Этот старожила камеры показался Астафьеву жутко знакомым. При вхождении Юрия он только чуть приоткрыл глаза, а потом снова их закрыл, делая вид, что спит. Юрий так же отошел к дальнему концу камеры, забрался на нары, и прикрыл глаза. Ему надо было обдумать создавшуюся ситуацию, но ему мешал этот бородатый парень. Юрий попробовал выкинуть его из головы, но мысли невольно возвращались к его дремлющему соседу. Он явно его знал, где-то видел, и это уже было опасно. Астафьев уже начал злиться оттого, что никак не может вспомнить, где он его видел. Но в этот момент тот пробормотал что-то по-испански, и Юрия как-то сразу осенило.
"Утро, "Золотой якорь", этот морячок блевал около крыльца. Фу ты, черт! А я уж думал, что это снова мой личный киллер".
Теперь он мог бы сосредоточиться на главном, кто его так подставил. Но, тут снова загремели запоры, и в камеру втолкнули очень высокого, худого парня с типично кавказским лицом. Он и пробормотал себе под нос что-то соответствующее моменту, угрожающее, с явным применением исконно русских слов. После этого он забрался на нары рядом с Астафьевым, и тут снова начал качать права.