Слишком жаркий Кипр [СИ]
Шрифт:
Папандреу от таких речей просто потел, несмотря на все усилия кондиционера.
Около машины Юрия ждал еще один знакомый человек.
— Нет, ты просто невозможный тип! — С ходу начала выступать Ольга. — Стоит тебя отпустить на пару часов, как ты попадаешь либо в госпиталь, либо в полицию, либо еще в какой-нибудь застенок. Я уже все на свете передумала, до тех пор, пока Янгелос нам не позвонил! Спасибо ему.
Юрий поцеловал жену в щечку, а потом нашел в себе силы пошутить: — Чтобы избежать этого в будущем, мне придется тебя убить, засушить и повесить на шею, как амулет.
— Боже, что с твоим голосом? — ужаснулась Ольга.
— Да, один дагестанец решил меня почему-то задушить.
— Боже мой!
Она начала его допрашивать обо всем происходящем еще в машине, потом это продолжилось на вилле, в компании с Олегом Батовым, Зверевым, и Мишкой Юдиным. Во время рассказа Ольга бинтовала ему кисти рук эластичным бинтом. В конце он сказал главное.
— Самое странное, что этот маломерный грек под шумок исчез из камеры, вместе с полицейскими, да так тихо, что его хватились только когда уже начали допрашивать меня и морячка об этой драке.
— И какой он из себя? — спросил Зверев. Ему, как профессионалу, нужно было знать, от кого может исходить угроза.
Юрий начал припоминать.
— Невысокий, рост примерно метр шестьдесят пять, полноватый, но не чересчур. Ноги коротковатые, руки так же чуть меньше, чем надо. Густые, черные волосы, зачесанные на бок, усы скобкой, пышные.
Тут заволновался Мишка Юдин. Он как-то дернулся с места, потом метнулся к своему ноутбуку, и, развернув его монитором в сторону остальных, сказал: — Юрий Андреевич, помните, вы как-то просили меня залезть в полицейскую сеть и вытащить оттуда записи из отеля «Афродита»?
— Ну, помню, — согласился Юрий, — было такое.
— Я это еще той же ночью сделал, это оказалось так просто. Защита у них так себе, для профанов. Я хотел уже вам ее показать, но только как раз в тот момент наш отель рванули. А потом все было не до этого. Вот эта запись.
На экране монитора был пустынный коридор отеля. Потом появился невысокий, прихрамывающий человек в фирменном комбинезоне. Он открыл своим ключом дверь, и исчез в комнате. Судя по часам в углу экрана, он был внутри больше пятнадцати минут. Затем он появился в коридоре, и, закрыв дверь на ключ, пошел по коридору. Мишка был готов поклясться, что его хромота при этом прошла, и только сделав несколько шагов, он снова начал хромать. Не успел он скрыться за углом коридора, как в нем появилась филиппинка с ведрами и швабрами, начал рыться по карманам в поисках ключей. Она открыла дверь, и исчезла внутри номера. Из него она просто вылетела, как пробка, и убежала туда же, за угол. И лишь потом в кадре появилась кутающаяся в халатик Ленка Зубрилина.
— Занятное кино, — пробормотал Зверев.
— Черт, это он! — сказав это, Юрий даже вскочил на ноги. — Это он, тот самый грек в камере. Другой зачес волос, даже цвет другой, другие усы, он вчера ночью не хромал, но это был он!
— Откуда ты знаешь? — не поверил Батов.
— Пропорции тела. Большое туловище, крупная голова, короткие руки и ноги.
Потом он на секунду задумался, хлопнул себя по лбу ладонью, и тут же зашипел от боли.
— Подай-ка мне те бумаги, — велел он Ольге, сам баюкая выбитую кисть руки.
— Какие бумаги? — не поняла она.
— Простые. Ты на них сидишь.
Ольга смутилась, но, приподнявшись, собрала с кресла, и отдала Юрию самую интересную часть досье Харымова.
— Вот, почитайте! — он протянул одну из бумаг Звереву. Тот вслух поведал всем про отравление атомного академика, особенно выразительно выделив при этом приметы загадочного столяра.
— Да, похоже, это он, — согласился Зверев. — Судя по всему это киллер со стажем. И какое разнообразие методов убийства! Это вам не малолетка с перепиленным газовиком в подъезде.
— Я насчитал восемь нераскрытых убийств со схожим почерком, — пояснил Юрий. — Либо выстрелы в затылок, с двумя дырками рядышком, либо яд, либо автокатастрофы. Но как я после этого мог лопухнуться, и пропустить его там, в камере!? — Астафьев просто негодовал на самого себя. — Я же его вычислил, все его приметы. И после этого у меня даже мысли не шевельнулось, что он это тот самый, случайный грек.
— Значит, хороший артист этот ваш киллер, — сделал вывод Батов.
Но еще больше в этом момент досадовал сам Мареш. Ему стоило таких трудов попасть в одну камеру с этим проклятым русским, дождаться, когда все уснут. После этого он вытащил из своих волос тонкий, трехмилимитровой толщины стеклянный пенал с заключенной в ней иглой, не более сантиметра в длину. Игла эта была смазана сильнейшим нервно-паралитическим ядом. Он уже вытащил иглу из пенала, и тут началась эта заваруха дагестанца с попыткой удушения этого проклятого мента. Первые секунды драки были настолько хаотичны, что Мареш потратил все усилия, чтобы не уколоться самому. Он уже не мог в таких условиях вставить иглу обратно, как и не мог просто ее выкинуть. Это все было очень опасно, прежде всего, для него. Он мог уколоться и сам, один толчок, и все будет для него кончено. Игла автоматически обламывалась, когда входила в тело. Все еще больше запуталось, когда матросик вскочил на ноги, и начал бить ногами обоих дерущихся. Тут еще этот лязг ключей, крики полицейских. Мареш понял, что у него в запасе осталась какая то доля секунды, чтобы избавиться от ручной смерти. Он провернулся на месте и вонзил иглу в мягкое место… Алибека. Ей богу, Мареш не хотел смерти этого парня, просто за миг до этого на этом месте были ягодицы Астафьева. Тот буквально за три секунды до этого жуткого укола, собрав все силы, со стоном победив боль в руках, сумел крутануться, и подмять под себя дагестанца. Но силы молодого парня были гораздо более обширны. Он крутанулся, оказался наверху и сдавил горло своего врага, как уже казалось, окончательно, наверняка! Именно в этот момент игла вонзилась в ягодицу Алибека. И тут же руки, ноги, тело дагестанца закаменело в последнем, жутком ступоре. Этим своим вмешательством Мареш невольно сохранил Астафьеву жизнь. Именно от этого чех и выходил из себя. Он не только не убил свою жертву, но и, выходит, спас ее от смерти!
Смыв весь грим, и смотря на свое настоящее лицо, Мареш еще раз отметил, насколько он в последнее время постарел.
— Пятьдесят два, — пробормотал он, — ни семьи, ни покоя.
Словно нарочно, как раз в это время зазвонил его мобильник, тот самый. Мареш, открыв бар, и достав мобильник, поднес его к уху, болезненно скривившись. Он уже знал, что сейчас услышит этот булькающий голос Юркаса.
— Да, что скажешь?
— Нет, ты чего творишь, птичка певчая?! На нас уже косяки со всех сторон. Нас скоро все заказчики возьмут за жабры!
— Тебя, а не меня.
— Ну-ну! Ты только не думай, что я перед своей кончиной не расскажу, как и где тебя можно найти. Не думай, что ты такой хитрый, что сможешь обрубить все концы. Знаешь что, делай что хочешь, но чтобы эти три заказа ты выполнил.
Юркас отключился, и Мареш, положив мобильник, потянулся к стоящей рядом бутылке водки. К ней он пристрастился еще тогда, почти тридцать лет назад, во время той проклятой стажировки в России.
ГЛАВА 19
На сон себе Астафьев отпустил два часа. Как это часто бывало, ему приснилось за это время много разной чепухи, но что запомнилось, это запрокинутое назад, бледное лицо покойного священника. Приснился при этом еще один человек, которого там находиться не должно было. Проснувшись, Юрий несколько секунд раздумывал над этим феноменом, потом пошел в ванную, и через пять минут, бодрый и решительный, был уже в том самом, импровизированном штабе. Зверева не было, зато Мишка во всю шуровал в своем ноутбуке.