Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.
Шрифт:
– Вопрос с землей решим. Дадим землю людям в собственность. Если так сделать, четверть Москвы уедет в область – на земле хозяйствовать. Посмотри на дачников! Думаешь, чего они ковыряются? У них страсть к этому! У них от Господа дарование – возделывать землю, растить что-то.
– Вы хотите всю страну в дачников превратить?
– Это один из вариантов… Нет, не думай, я не какой-нибудь консерватор. Нельзя, конечно, все безгранично запрещать. Мы не будем запрещать, например, телевизоры. У дьявола две руки. Одна рука – все запрещать. Другая – все разрешать. Крайности опасны. Нельзя бегать с факелами, жечь и громить. У нас будут только разумные запреты. Вот, например, супружеская измена как таковая должна законодательно караться. Все должно быть в пределах разумной нравственности. А для этого не надо пускать к управлению страной психопатов и педиков. Более того, у меня глубочайшая уверенность, что на моем месте, занимаясь политикой, ты решал бы точно так же! Пойми, грех, как паутина, окутывает людей. Его надо выжигать. Паутина, кстати, хорошо горит.
– А куда ты денешь несогласных? Например, политических борцов, которые тайно будут практиковать прерванное половое сношение, чтобы не залететь?
– Есть страны, где это можно делать легально. Пусть уезжают жить туда. А у нас страна православная, глубоко нравственная…
– Спасибо за гуманизм. «А мог бы и бритвой полоснуть…»
– Нет, я же против крайностей. Любовь, любовь, всеобъемлющая любовь!
– Скажи, а вот я – добрый человек, Ваня?
– Ты очень добрый, да.
– И ты добрый, я тебя давно знаю. Так почему же один добрый человек должен запрещать другому доброму жить так, как он хочет?
– Доброта – великая сила, неуемная энергия. Надо выплескивать ее на других, иначе она сожжет тебя самого, как факел.
– Тогда я тоже на тебя плесну, мало не покажется.
– Моя позиция – люди добрые должны быть главными. Говорят, «доброта – не профессия». Я говорю: «Доброта – это чин». Добрый человек должен управлять миром. Я вел один рок-концерт, посвященный городу Москве… ну, я там деньги зарабатывал… и у меня был слоган: «Если у тебя есть друг – пойми его. Если у тебя есть брат – полюби его. Если у тебя есть враг – прости его. Потому что ты – сильный. Потому что ты уже победил». Если ты одинок, если у тебя нет семьи и Родины, если тебе нечего защищать, а тебя остановил хулиган – пусть он тебя убьет. Но если у тебя есть Родина, которую ты должен защищать, друзья, семья – убей его сам! Вот моя позиция.
– Ладно, спасибо тебе за такую добрую позицию. Давай на этом закончим и разойдемся расплескивать на окружающих свое добро. А то у меня уже столько, блин, скопилось. Не зашибить бы кого…
«Я ОТНОШУСЬ К ЛЮДЯМ, КАК К ЧЕРНЫМ ЯЩИКАМ…»
Портрет Глеба Павловского
– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? – слегка стесняясь, спросил Глеб Павловский, руководитель Фонда эффективной политики.
…Через минуту я увидел два больших деревянных яйца. Одно было побольше, другое поменьше. Яйца принадлежали Павловскому. Они плохо пахли, зато изрядно блестели – оба этих обстоятельства были следствием частого перекатывания яиц руками.
– Я часто кручу яйца для успокоения нервов, – признался Глеб Олегович, взяв со столика одно из деревянных яиц и начав в качестве иллюстрации к сказанному интенсивно вертеть его в руках.
Я взял другое яйцо, поменьше, и понюхал. Яйцо не пахло сандалом, на что я рассчитывал, напротив, оно пахло потом множества когда-то тискавших его известных рук. Это был запах большой политики…
Начал я нашу беседу с того, что спросил, отчего это в комнате совещаний у Павловского висит портрет Путина. Почему он свою маму не повесил, например? На что Глеб Олегович с присущим ему здоровым цинизмом ответил:
– Что же я свою маму повешу для общего обозрения всех сотрудников?
– А Путина, типа, не жалко – пусть смотрят?..
– Путин – общественная фигура. Вынужден терпеть.
– Кто вынужден терпеть – портрет или вы? Портрет неживой, ему все равно. А вам-то терпеть тем более не приходится, ведь вы – редкий пропутинец.
Павловский задумчиво пожевал губами: «Редкий пропутинец?.. Хорошее выражение». Я понял, что старый писака оценил фразу и, возможно, отложил ее себе куда-нибудь на запасную полочку. В добром хозяйстве ничего не пропадает.
А то, что хозяйство доброе, заметно уже на дальних подступах. К Глебу Олеговичу просто так не попасть. На входе в его контору я положил свою сумку на резиновый транспортер, который утащил ее куда-то в рентгеновскую глубь, просветил и вывел подноготную на экран секьюрити. Сам я прошел через рамку металлоискателя, после чего мне была выдана магнитная карточка, которой я проводил по приемной щели возле всех дверей, через которые лежал путь. Все это было похоже на голливудские фильмы о секретных лабораториях Пентагона по производству всякой заразы и секретного оружия. Секретное оружие отечественной политики ждало меня на пятом этаже.
Стеклянный лифт унес меня к небу, и через его прозрачную стену, возносясь до вершин Глеба Павловского, я наблюдал красоту внутреннего дворика грандиозного дома на набережной, расположенного, правда, не на реке Москве, а на обводном канале. Но зато совсем неподалеку от ТОГО Дома на набережной. Вот как поворачивается история… Вот как теперь живут бывшие марксисты, бывшие диссиденты и каторжане. Ну и правильно! Борьба должна вознаграждаться сторицей. Иначе она обессмысливается. Есть много вечных борцов среди интеллигенции, которых не устраивает ни одна власть, просто потому, что она власть. Их позиция неконструктивна, я полагаю.
Но есть граждане конструктивные – они ездят в стеклянных лифтах и руководят фондами. При этом, что похвально, не потеряли скромности, некоторой застенчивости и твердых принципов. Когда, увидев на шее Павловского не то цепочку (что не удивительно для небедного человека), не то кожаную ленточку (что не удивительно для бывшего хиппи), я спросил, что же на ней висит, Глеб Олегович неожиданно засмущался, объяснив, что это дело интимное:
– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? Проверять, так проверять.
Я постеснялся положительно ответить на этот вопрос. Теперь жалею…
По молодости Павловский сильно бунтовал против строя, увлекался марксизмом. При этом Маркса он почти не читал, сознательно оставляя его «на тюрьму». Там-де будет много времени, вот и почитаю. Однако, почитав Маркса в тюрьме, Глеб сделался державником и начал из ссылки заваливать компетентные органы предложениями по спасению империи от развала. Империя не прислушалась. И, как выяснилось впоследствии, зря. Где теперь империя? И где Павловский? Кто из них ездит на красивом лифте и источает благополучие всеми фибрами? То-то и оно. А ведь по-хорошему предупреждал…