Шрифт:
1.
Валенсия, обитель Сан-Джерони, 1670 год от Рождества Христова.
На уединенной горе, будто являясь ее гармоничным продолжением, возвышался величественный, каменный замок. Одна из его четырех сторон смотрела на невысокие холмы, поросшие лесом, над которыми голубело полуденное небо. Укрепленные контрфорсами стены серого кирпича, с узкими, длинными проемами для окон, поражали своей неприступностью. Но внутренний дворик, на удивление, казался слишком маленьким и тесным. К нему примыкала трехъярусная колокольня. Остальное
На каменной скамье, нагретой солнцем, расположились двое. Один из них – аббат-настоятель, сухощавый, пожилой мужчина, с лицом, несущим на себе отпечаток смирения. Второй не принадлежал монашескому ордену и был еще довольно молод. Но это впечатление сразу терялось, как только собеседник встречался с ним взглядом. Глаза выдавали в молодом человеке его истинный возраст.
– Мы не требуем от своих монахов радикального аскетизма и постоянного сражения с собственной плотью. Наш устав выдержан в духе умеренности и предназначается скорее для тех, кто лишь только ступил на путь воздержания. Братья должны беспрекословно подчиняться настоятелю и не покидать стен монастыря, – звучал тихий голос аббата. Гость согласно кивал. На его лице блуждала странная улыбка.
Их беседу прервал появившийся во дворике монах-госпиталий и мужчины прекратили беседу.
– Он проснулся и ждет вас, – слегка поклонившись, сообщил монах, обращаясь к гостю. Тот сразу встал со скамьи и чуть одернул удлиненную куртку черного бархата. Его рука задержалась на поясе, где должны висеть ножны. Он на секунду напрягся, потом, словно что-то вспомнив, расслабился. Заходить в обитель с оружием, было строжайше запрещено.
– Идите сын мой, – аббат поднялся следом. – Брат проводит вас, – настоятель обители вновь заглянул в глаза гостя, безуспешно пытаясь разгадать тайну, скрывавшуюся в глубине черных зрачков.
Келья была небольшой. Крохотное окошко под самым потолком давало достаточно света, чтобы увидеть убранство комнаты, состоящее лишь из деревянного ложа, табурета и большого распятия, висящего у изголовья.
На кровати, укрытый тонким шерстяным одеялом лежал граф Эльде. Он был худ и изможден, но не болезнью, а старостью. В глазах светился ум. Когда дверь, тихо скрипнув, открылась, и в проем, нагнув голову, вошел мужчина, что недавно беседовал с аббатом во внутреннем дворике монастыря, старик приподнялся со своего ложа.
– Эстебан, мальчик мой! – иссохшая рука потянулась навстречу. – С хорошими ли ты известиями?
Мужчина опустился на колени, выражая почтение, потом присел на край ложа, приник губами к иссохшей руке.
– Да, – наконец, ответил он, подтверждая сказанное кивком головы.
– Покажи! – было видно, что старик очень волнуется. Эстебан развязал походный мешок и вынул из него некий предмет. В глазах графа вспыхнул свет, а следом их озарило облегчение. Чуть подрагивающими пальцами он дотронулся до круглой серебристой пряжки.
– Пояс Кахины! Ты нашел его мой мальчик! – хриплый голос окрасили торжественные нотки. – Теперь я спокоен, – старик откинулся на подушку и прикрыл веки, но тут же снова их распахнул. Во взгляде горела озабоченность, а руки тянулись к поясу:
– Все ли части на месте?
– Да, дядя, – племянник улыбнулся. Улыбка очень шла Эстебану де Лара, его лицо преображалось, делалось еще притягательнее.
– Я не сомневался, что у тебя получится, мальчик мой, – граф устало улыбнулся в ответ. – Теперь мне не страшно покидать этот мир, зная, что наш род в безопасности.
– Ты веришь в это дядя? – спросил племянник.
– Верю! Всем своим сердцем и душой! – в голосе старика звучала неподдельная искренность. – Скажи, было ли трудно?
Вопрос вызвал воспоминания, отразившиеся загадкой в темных глазах гостя.
– Было трудно, – чуть помедлив, ответил тот. – Но это стоило потраченных сил и времени, – взгляд его неожиданно потеплел, будто мужчина подумал о чем-то очень приятном.
– Тебе пришлось глотать жаркий воздух пустыни, мой дорогой мальчик, и я счастлив и горд, что ты нашел в себе силы и мужество выполнить мою просьбу, – граф плохо видел, и поселившаяся в глазах племянника загадка, что еще полчаса назад так интриговала аббата-настоятеля, осталась без внимания. – А помнишь ли ты о судьбе последнего из царей Альморавидов? – голос старика вдруг окреп. – С ним пало могущество нашего рода. Лишь чудом удалось спастись одному из младших принцев, бежавшему тогда из Магриба в Испанию. Это его внук стал королем Арагона, и великим правителем, вернувшим наконец-то реликвию, так бездарно утерянную последним царем. Потом были другие, те, кто не знал цены артефакту! И последний из них твой отец, и мой непутевый брат!
Длинный монолог утомил старика. Он откинулся на подушки и прикрыл веки, будто уснул. Племянник, не смея его тревожить, терпеливо ждал, погрузившись в свои думы.
– Эстебан, – граф первым нарушил тишину, воцарившуюся в небольшой келье. – Все, что есть у меня, теперь твое. Я знаю, ты достойно проживешь свой век, родишь много сыновей, и приумножишь богатство нашего рода.
После этих слов Хуан Алонсо де Колома, испанский гранд, граф Эльде, снял с безымянного пальца серебряную печатку, с гербом своего Дома, и протянул ее племяннику.
Через четверть часа Эстебан де Лара, новый граф Эльде, покинул обитель.
***
Великолепная морская яхта премиум-класса «Serenity» покачивалась на лазурных волнах. Теплые воды Андаманского моря словно баюкали лодку, а с ней и расслабленную под лучами жаркого солнца пассажирку. Обнаженная фигура девушки, загоравшей в шезлонге, могла поспорить идеальными пропорциями с самыми лучшими красавицами мира. Впрочем, она и являлась таковой, совсем недавно завоевав титул «мисс совершенство».
– Ники, ты не обгоришь? – на палубу вышел высокий, босой мужчина, одетый лишь в белые шаровары. Какое-то время он просто смотрел на девушку, потом подошел ближе и протянул ей необычный предмет.
– Эрик…, не сейчас, – красотка попыталась отстраниться, но не тут то было.
– Надень, – ее отказ не был принят и серебряный пояс защелкнулся на тонкой талии. Мужчина, любуясь работой неизвестного мастера, обвел указательным пальцем чеканный узор – символ солнца на серебряной пряжке, потом, плавным движением рука соскользнула на внутреннюю сторону женского бедра, туда, где самое нежное место.