СЛОМ
Шрифт:
Значит, мы тоже сгорели не зря,
Будущее за нами, будущее за нами!
Век нас ковал, за деталью деталь,
Так мы собою стали:
Парни стальные закованы в сталь,
Парни стальные закованы в сталь,
Нервы прочнее стали, нервы прочнее стали!
Завтрашний день, надвигайся, гряди,
Словно волна-цунами.
Мы на полшага тебя впереди,
Мы на полшага всегда впереди –
Будущее за нами, будущее за нами…
Песня разлеталась по пустым коридорам. Стеклянные перегородки дребезжали в такт. Ребята орали слишком
– А я все ждал, зайдете, или нет,- сказал майор безо всяких предисловий.- С остальными я попрощался, вы один остались.
Серый гражданский костюм свел начальственную солидность Мудрищева на нет. Он бережно обтер снятую со стены рамочку и повернул ее к Олегу:
– Смотрите-ка, можно сказать, раритет. Вот я, вот полковник. На открытии нашего отделения. Даже Штольца здесь еще не было, представляете? Надо бы в архив сдать, да неловко как-то. М-да…
– Вы что, решили совсем уйти со службы, Варфоломей Модестович?- спросил Олег.- Так вот, раз, и все? Куда же теперь?
– Не пропаду,- ответил майор, сваливая вещи в большую дорожную сумку.- Да вон, в охрану пойду. И мне спокойнее, и другим пользы больше.
– Зря вы это. Ей-богу, зря.
Мудрищев повертел в руках незатертый шлем, вздохнул и водрузил его на полку шкафа.
– Не надо, Левушкин. Не надо. Я ведь все понимаю. До чего-то сам успел дотумкать, а в остальном ваш коллега просветил. Я вас подставил, Левушкин. И не однажды. И крепко подставил. Я не собираюсь оправдываться. Просто я хотел, чтобы все было, как положено. По уставу. Но жизнь – она не устав. Она, в этом плане, корректив требует. Тьфу ты, опять эта дурацкая фраза… Тысячу раз ее забыть зарекался, и не могу никак… Да не в этом дело… В общем… Я здесь лишний, Левушкин. Меня никто не воспринимает всерьез. Я нескладен, смешон. Я глуповат в сравнении с вами, молодыми.
– Майор…
– Да-да, я знаю, все так считают. Я вам больше не начальник, но не перебивайте, Левушкин. Если я не скажу этого сейчас, то никогда не скажу. Я занимаю чужое место. Да. Но и у маленьких людишек есть гордость. И честь, в конце-концов. Как бы пафосно это ни звучало.
– А если наступает момент, когда надо переступить через гордость и честь? Не ради себя, но ради других?
– Оставьте это, Левушкин. Я, по долгу службы, сказал в своей жизни столько пафосных фраз, что у меня на них аллергия. Всем будет лучше, если я уйду.
Олег второй раз за день ударил кулаком по столу:
– А кто будет в пекло лезть? Вот эти вчерашние курсанты? Как Некипелов? Как Бочин? Кто следующий? Хватит себя жалеть, майор. Хватит. Зажмите вашу жалость в кулак, придавите, насколько сил хватит, и давайте работать. Притремся. Алмаз, и тот притирается, а мы люди. При желании общий язык найти сможем.
В кабинет постучали.
– Да-да,- резко ответил Мудрищев.- Входите, не заперто.
Двери открылись. В коридоре перед кабинетом собралось все отделение.
– Мы это…- замялся Рыжов,- Варфоломей Модестович, вы селектор не это… не выключили.
Мудрищев густо покраснел и махнул рукой:
– Смешно. А-а, что уж теперь…
Рыжов покосился на остальных и вздохнул:
– Короче, я скажу, да? Мы тут, короче, сидели, и это…
– Формулируй уже,- приказал Олег.
– Да. В общем, будет правильно, если вы останетесь. Вот…
Мудрищев промолчал, и Лапин добавил:
– Так все считают, правда. Оставайтесь с нами.
– Так уж и все,- прищурился майор.
Тогда Грозных молча напялил форменный берет и поднес руку к виску. Остальные также натянули береты и отдали честь.
– Так что, товарищ майор,- подмигнул Рыжов,- остаетесь?
Штольц прошел в кабинет, снял с полки шлем и нахлобучил его на Мудрищева:
– Герр майор остается,- объявил он.- Дас ист факт.
***
Игорь крякнул от натуги, переваливая оглушенного противника через плечо. Обмякшее тело ухнуло в рыхлый снег и вяло забарахталось там.
Услышав за спиной короткий выдох второго нападающего, он рефлекторно выбросил руку назад. Блок смягчил удар. В глазах полыхнуло, но сознание не погасло. Игорь рухнул на спину. В голове промелькнуло: «Кажется, теперь – все».
Нападающий замахнулся снова. Игорь ударил его по ноге. Ребро подошвы ботинка пришлось аккурат на берцовую кость. Противник взвыл и присел от боли. Игорь прыжком вскочил на ноги.
Первый уже оклемался и ползком выбирался на тропинку. Удар ногой с разворота снова свалил его в сугроб.
– Пусти, пусти, дай мне его,- зашептал задний.- Отойди!
– Отлезь,- прошипел второй,- ща я его сам достану. Ну, сука… Молись…
Раздался щелчок раскрывшегося ножа. Серебристое лезвие заблестело в лунном свете, перескакивая из одной ладони нападающего в другую. Бандит приближался, ощерившись по-волчьи. Лица его было не разглядеть, только золотые коронки сверкали в темноте, да на шапке фосфоресцировала надпись «sport». Игорь вдруг вспомнил, что золотозубый в такой же шапке ехал с ним в автобусе от самого донорского центра.
Игорь промокнул рукавом разбитую губу и принялся потихоньку отступать, оценивая ситуацию. И тут в тылу противника послышались торопливые шаги.
– Атас!- прошипел задний.- Спалимся!
– Не свисти,- цыкнул тот, что с ножом.- Разберись лучше с тем. Этого я сам урою.
Задний развернулся и тотчас болезненно всхлипнул: неизвестный сходу нанес ему рубящий удар в горло. Бандит, захрипев, повалился на карачки.
– Ты чо, падла…- удивился оставшийся.- Ты чо, ваще…