Сломанная тень
Шрифт:
– Пардон, месье! – улыбнулся богомолец. Голубые-голубые его глаза приветственно моргнули. – Задумался, а тут эта тварь как гавкнет!
– Ничего, бывает. – Данила восхитился. Вот что значит Петербург! Даже нищие по-французски говорят!
– А ну-ка вылезай со своей псиной! – накинулся на мальчонку рассвирепевший Дашкин. – Пока эту тварь не утопишь, домой не приходи!
Сын кухарки ожидал в награду пятачок, а получил пинка под зад от распахнувшего дверь камердинера. Да еще лучшего друга велели утопить!
– Пожалейте Моську, барин! – парень бухнулся перед каретой на колени.
– Трогай! – крикнул кучеру Дашкин.
Данила подошел и погладил по волосам ревевшего мальчишку:
– Не плачь! Вот увидишь, все образуется!
– Дяденька, – мальчик посмотрел с надеждой, – возьмите собачку!
– Да я их боюсь! Чуть не загрызли! – Данила показал на ухо и многочисленные шрамы на лице. – Целую свору на меня спустили!
– Христа ради прошу! Моськой звать. Вернее друга не сыщете! Зима скоро. Погибнет на улице.
Дворняжка посмотрела на Данилу, и показалось ему, что подмигнула.
– Ладно, возьму. Скоро, бог даст, детишки пойдут. Будет с кем играть!
– Доброе утро, дамы и господа! Приятного аппетита!
– Антон! Так рано! – удивился Владимир Лаевский, когда в столовую вошел барон Баумгартен. – Мы тебя к ужину ждали …
– Фи, Володенька! Какой ты неучтивый! – перебила племянника Ирина Лукинична. – Проходите, барон, проходите! Дуська, живо прибор Антону Дитриховичу! Присаживайтесь, прошу вас!
– Спасибо, я не голоден! – поблагодарил Баумгартен. – Если только чаю!
– Дуська! Чашку барону! Попробуйте вареньице! Вот сливовое, а здесь земляничное!
– Застрелен граф Ухтомцев! – огорошил всех барон, сев за стол.
– Господи Иисусе! – запричитала Ирина Лукинична.
– Дмитрий Владимирович? – уточнил Лаевский-старший.
Барон подтвердил кивком.
– На войне? – еще раз уточнил Андрей Артемьевич и тут же осведомился у Змеевой: – А какая сейчас война, Оленька? Турецкая?
Память генерала была скрупулезна в делах минувших, а вот сиюминутное часто от него ускользало.
– Турецкая закончилась, Андрей Артемьевич! Только на Кавказе с чеченами…
– В квартире на Фонарной. Сегодня ночью, – сообщил друзьям подробности Баумгартен.
– Убийцу поймали? – спросил Владимир Лаевский.
– Нет, и ловить не будут! Полиция сочла самоубийством!
– Самоубийством! – изумился Тучин. – Странно! Вчера, когда мы возвращались от тебя…
Владимир Лаевский наступил под столом на ногу своему болтливому кузену, но тот продолжал, как ни в чем не бывало:
– Мы подвезли графа…
– Вернее, сначала кучер завез нас, а потом графа, – с досадой зачем-то уточнил Лаевский.
– Не важно, – отмахнулся Тучин. – Я хотел сказать, что граф не походил на самоубийцу. По дороге расспрашивал меня об Италии, говорил, что с удовольствием бы еще раз туда съездил…
– А почему полиция решила, что граф застрелился? – поинтересовался Угаров.
– Его нашли в постели с пистолетом в руке и пулей в виске!
– Прекрасная смерть! – обрадовалась Софья Лукинична. – Чик – и нету.
– Извините, еще вопрос, барон, – продолжил Денис, – а почему вы считаете, что граф был убит?
– Причин уйма. Назову главную. Я сам только что оттуда, видел все своими глазами. Пистолет у графа в правой руке.
– Ну и что? – перебил нетерпеливый Угаров.
– А он был левшой! Понимаете? Его убили! И я бы дорого заплатил, чтобы узнать, кто.
– Нет ничего проще! – улыбнулась Софья Лукинична. – Приходите сегодня вечером! Будет маэстро Леондуполос…
– Кто? Этот шарлатан? Который духов вызывает? – всплеснула руками Ирина Лукинична.
– Да! – с вызовом ответила ее сестра. – Я пригласила его устроить сеанс!
– Когда ж ты успела?
– Вчера в театре. Мы вызовем дух Ухтомцева и спросим, кто его укокошил!
– Свят, свят, свят! – запричитала Ирина Лукинична. – Что же такое делается, Денис Кондратович? – Угаров обмолвился, что мечтал о пострижении, и потому сразу попал у богобоязненной тетушки в почет. – Как там в Писании про вопрошающих мертвых?
– «Не должен находиться у тебя … вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это» [6] .
6
Второзаконие 18:9–12.
– Чья бы корова мычала… – Софья Лукинична сделала паузу, одарив Дениса испепеляющим взглядом огромных, таких же, как у Полины, васильковых глаз. Угаров смутился, а Лаевская резко развернулась и закончила фразу, обращаясь уже к сестре: – …а твоя бы молчала! Духов, значит, спрашивать нельзя, а всякую чушь предсказывать можно! Не твоя ли Марфуша весной конец света предрекала? А?
– То другое дело! Сие ей Богоматерь по секрету открыла, – с серьезным видом возразила сестра.
– Богоматерь, говоришь? Обманула вас ваша Матерь! Весна давно кончилась, а свету хоть бы хны!
– Потому что Марфуша упросила отсрочить. Многие не знали, перед Страшным судом не покаялись. Денис Кондратович, к примеру.
– Без толку ему каяться! – Лаевская опять наградила Угарова презрительным взглядом. – Я думала, он ух! – Софья Лукинична всплеснула руками. – А он – тьфу! Подлец и развратник! На честь мою покушался!
Ирина Лукинична сообразила, что зря приплела Угарова, и поспешила переключить внимание сестры:
– И Матвей Никифорович не знал!
– Матвей не знал? – голос Лаевской из грозного стал сладостно-томным. – Матвей! Вы верите в такую чушь?