Сломанные крылья
Шрифт:
– В смысле – хотел покончить жизнь самоубийством?
– В смысле.
– Из-за чего?
– Из-за женщины.
– Она его бросила?
– Длинная история.
– А при чем тут все-таки ты?
– Я же сказала: маминой школьной подруге понадобилась помощь. Я ее оказала. И буду оказывать.
– Какие-то незнакомые черты в тебе открываются.
– Вот как? Ты, любя, считал меня дубиной бесчувственной?
– Ну, зачем сразу злиться. Ведь они практически незнакомые тебе люди…
– А моей родной маме они практически знакомы. Стало быть, и
– Как ты со мной разговариваешь? Мы-то с тобой точно близкие люди!
– Серьезно? А скажи, к примеру, вот я завтра исчезаю бесследно, и никто не знает, где я. Ты что сделаешь?
– Что за вопрос? Искать буду, конечно.
– Поищешь – и не найдешь, тогда что?
– Обращусь к профессионалам.
– А вдруг и они не найдут или найдут слишком поздно? То есть медицина бессильна. Что ты сделаешь?
– Слушай, это ненормальные предположения и ненормальный вопрос. На него никто не сможет ответить. А что ты, собственно, узнать хочешь?
– Да так, ничего. – Надя залпом выпила полстакана виски. – Удавишься с горя или нет? Спорить готова, что нет.
– Как быстро ты напилась. А я-то рассчитывал на хороший спокойный вечер.
– Не вышло у тебя ничего, расчетливый ты мой. Давай-ка я тебя провожу, и тогда у каждого из нас будет спокойный вечер.
Чернота, в которой растворялось Олино дыхание, теперь называлась сном. Но проснулась она необычно. Кто-то дышал рядом, прижимая ее к себе. Она попыталась освободиться и по запаху узнала своего тюремщика.
– Это вы? – в ужасе спросила она. – Но зачем вы это делаете? Отпустите меня. Мне нечем дышать.
– Расслабься. Все будет хорошо.
Ничего более отвратительного и страшного, чем то, что произошло потом, в жизни Оли не было. Омерзительный человек, который издавал какие-то звуки удовольствия, насилие, замкнутое пространство, из которого ни один крик о помощи не дойдет до людей. Собственное бессилие. Отчаяние и ужас.
Потом, когда он ушел, она с трудом добрела до бочки с водой, из последних сил попыталась смыть с себя следы чудовищного преступления против ее нежной женской сути, доползла обратно, свернулась плотным клубочком и впервые заплакала. Теперь она не просто жертва маньяка, она навсегда испачкана, ей никогда не оправдаться перед Никитой. Господи, она позволила себе вспомнить Никиту! Неужели надеется выжить и увидеть его? Увидеть. Вновь испытать счастье. Если бы она что-то придумала, если бы она освободилась… Она бы даже не подошла к нему. Она бы смотрела, как он идет, а потом опустилась бы на колени и гладила его следы. Даже старое одеяло под ней было мокрым от слез. Но они помогли ей уснуть, увидеть настоящий сон. Никита поднимал ее своими сильными руками и шептал на ухо: «Олечка, девочка моя, девочка-припевочка».
Когда Оля проснулась утром, перед ней стоял Виктор.
– Назови меня по имени, – потребовал он.
– Вася, – спокойно сказала она.
Он наклонился и поцеловал ее в губы, она скрыла отвращение.
– Я принес тебе молока, хлеба, яблоко. Поешь.
Оля кивнула. У нее появилась тайна. Здесь и сейчас она узнала ненависть. Она попробует выжить. Она поняла в эту ночь, что дорога этому подонку, как любимая игрушка. Она решила отобрать себя у него. Только бы сил немного набраться.
Никита, как всегда во сне, звал Олю. Лена погладила его по лбу. Он уже не такой неподвижный и бледный. Немного ест, иногда даже улыбается. Нужно попросить врача, чтобы его оставили в отдельной палате, она уже взяла отпуск за свой счет и могла бы его выхаживать. Только как это все делается… с деньгами? Как их предлагают? Сколько? А если откажутся? Это же муниципальная больница.
После утреннего обхода завотделением кивнул Лене:
– Давайте выйдем.
– Я хотела вам сказать… – начала Лена в коридоре.
– Потом, – прервал ее доктор. – Состояние вашего сына сейчас можно определить как средней тяжести. Сегодня будем переводить в общую палату.
– Доктор, а не переводить нельзя? Он морально очень подавлен. Я же говорила, горе у него, а там люди незнакомые.
– Нет, нельзя. У нас много таких больных.
– Подождите, пожалуйста, вот, посмотрите, не знаю, сколько это стоит, но нам помогли.
Лена потянула на ладонях всю пачку денег, которую привезла Надя. Врач поднял брови.
– Хорошо, оставайтесь на коммерческой основе. Потом оформим.
Врач взял немалую часть купюр и положил в карман халата. В это время из лифта вышла Надя и радостно бросилась к Лене:
– Как дела? Что врачи говорят? Я вот фрукты, соки привезла, икру черную. Доктор, ему можно?
– Вне всякого сомнения. При таком уходе наши прогнозы, пожалуй, можно скорректировать в лучшую сторону.
– У вас были плохие прогнозы? – снисходительно осведомилась Надя.
– Реальные. А у вас, девушка, не имею чести знать имени?
– У меня плохих прогнозов не бывает. У меня или врачи никудышные, или денег им мало дали. Лена, вы расплатились за лечение?
– Я… Мы с врачом этот вопрос сейчас решали.
– Теперь врачу нужно решать только один вопрос: как Никиту с этой паршивой койки поднять. Я, конечно, не медик, но мне так кажется. Извините, что вмешалась в разговор. Пойду в палату.
Никита удивленно смотрел, как деловито раскладывает на его тумбочке продукты высокая девушка с прямыми каштановыми волосами. Определенно, он ее уже здесь видел.
– Удивляешься? – перехватила его взгляд Надя. – На всякий случай объясняю: я – не мать Тереза. Я просто дочь школьной подружки твоей мамы.
– Но у мамы нет подружки с такой дочерью.
– Еле дышит, а уже такой умный. Значит, я дочь подруги коллеги твоей матери. А вообще, тебе не все равно?
– Не знаю. Может, и так. Как тебя зовут?
– Надежда. А тебя Никита, чтобы ты не напрягался попусту. Я тебе не помешала?
– Да нет. Как мне можно помешать?
– Может, ты один страдать хочешь?