Сломанные куклы
Шрифт:
— Нет, подожди… Я чего-то никак не соображу.
Виталик сдвинул брови и прикусил губу.
— Значит, ты точно знаешь, что Серега подложил взрывчатку мужикам в костер? А зачем ему это?
— Да, ты прав. Давай-ка я буду по порядку.
— Обижать друзей нехорошо. Издеваться над неудачниками грешно вдвойне. Вспомни, вчера же об этом много говорили, сколько раз он унижался, выпрашивая немного денег у вас, у близких, как казалось ему, людей, а?! На операцию сыну! Даже у тебя, обыкновенного работяги, Серега просил денег! Да, вы ему давали! Но как! Ты-то, я уверен, по-человечески. А Марек? А Данилов? Назар на него вообще внимания не обращал, смотрел как на пустое место. Думаешь, Серега всей этой ерунды не замечал, не переживал по этому поводу?
И с работой у него, оказывается, ничего не получалось, с семьей проблемы постоянные копились. За дурацкие проекты хватался, а просто зарабатывать не хотел! Мыслитель!
Мужики его уже напрямую стали гнать от себя, Марек вот рванью назвал…
А ведь Серега так надеялся на всех нас! В конце концов и озлобился… А в таком состоянии можно чего угодно напридумывать, всех подряд в своих бедах обвинить.
Он же и пить от этого начал. Ты и сам прекрасно знаешь.
Перед взрывом Серега был пьяный. На трезвую голову он бы ни за что подобное свинство не устроил. Продолжал бы думать, как отомстить, ненавидел бы вас потихоньку, но не решился бы… Да еще и Данилов перед этим отшил его от пикника, запретил на реке вместе с ними показываться! Представь, получилась ситуация такая неловкая, вроде как неграм вход воспрещен… Вот я и думаю, что Серега решил попугать их, наказать, чтобы деньгами своими мелочными заткнулись.
Он точно ничего не высчитывал. Просто размышлял об этом раньше, а тут по пьяни случай подвернулся… Серый же знал, что Азбель, как всегда, первым едет на место, будет ставить донки и разжигать костер. Марек сам подтвердил свои планы накануне, когда приезжал к Сереге за червями. Он же и сказал, что с Назаром они там вместе будут, поговорить по делам хотели. Ну а Герман должен был следующим подъехать. Жены-то ваши всегда ведь позже прибывали, к шашлыкам… Серега думал, что вся конструкция до того хлопнет, до детей.
Виталик осторожно пододвинулся к Глебу:
— Слушай, а ты это… Может, тебе все кажется? Придумать-то что угодно можно, Глебка. Ты уж не обижайся на меня, пожалуйста.
— Панса, ты прав. Мои жизненные наблюдения не всегда бывали верными. Постараюсь оперировать фактами или логическими зарисовками. Поправляй, если что будет не так.
— Когда Серый начал активно пить? Не осенью же, когда жена с тещей окончательно выгнали его на огород! На Рождество-то он трезвей всех нас был, помнишь?! Как я выяснил, запил-то он круто после той неудачной сделки, зимой, в феврале-марте. А когда Серый совсем перестал показываться в городе? Из разговоров я понял, что месяц-полтора. То есть с начала мая…
Теперь о снаряде. Вы жгли костер на этом месте сто лет и ничего никогда не случалось. Если бы эта железяка оставался там с войны, то она давным-давно бы грохнула. Значит, ее положили недавно. А раз так аккуратно положили и припрятали — была цель.
Следуем дальше. Много денег в костре и около него. Это тоже есть факт, мсье Дюк. Кто и где мог единовременно взять килограмм разнокалиберной мелочи? Во-первых, тот, кто по роду деятельности имеет дело с мелкими деньгами. Автобусный кондуктор, продавец, или, например, кассир в институтской столовой…
Виталик ахнул и прикрыл рот ладошкой.
— … Людмила?!
— Был и такой вариант. Но быстро исчез. Во-вторых, столько монеток могло скопиться у того, кому мелочуга не очень нужна или кто привык к крупным деньгам. Например, у моряка. У бережливого моряка или у временно находящегося на мели. Медь он не выбрасывает, а хранит. На всякий случай. У какого человека могла возникнуть привычка держать старые, ненужные уже, копейки вне своего кошелька? У такого, который никогда кошелька и не имел. Допустим, ему это было неудобно. Сам знаю, что летом в узких курсантских брюках любой посторонний предмет выглядит просто неприлично. А без кошелька мелочь звенит в карманах, брюки противно обвисают… Бр-р! И в руках мы тоже никогда ничего не таскали. После увольнения всей ротой высыпали медные деньги в общую банку из-под кофе. Как сейчас помню — железная, желтая, кофе ленинградский, растворимый. Кто из нас был курсантом? Я, Марек и Серега. Кто был моряком? Я и Серега.
— Вот это ты зря. Откуда у него лишние деньги-то?
Совсем не желая противоречить своему проницательному другу, Панасенко все же решил кое в чем немного усомниться:
— Моря-то свои и барыши заграничные Серега напрочь уже и позабыл за эти годы. Он же в последнее время и десяти копейкам, по-моему, сильно радовался. Бутылки даже, говорили, сдавал…
Капитан Глеб не спорил о деталях. Нужно было правильно объяснить главное.
— Тебе, Виталя, такое чувство точно неведомо, а я вот как-то подловил себя на гадких движениях…
— Знаешь, в жизни почти любого взрослого и обеспеченного мужика иногда наступает момент, когда ему становится стыдно, нет, лучше сказать, неудобно пользоваться мелочью. И даже покупая простую копеечную зажигалку или, допустим, обыкновенные газеты, он старается достать из своего бумажника непременно крупную купюру. Хоть и мелочишка необходимая у него на кармане в тот момент имеется! Не с руки ему, такому приличному, отсчитывать перед всей улицей на прилавочную тарелочку громкие монеты! Увидят же! Услышат! Скажут же, что крохобор!
С этим явлением разумному человеку нужно бороться. И чем раньше он себя за этим занятием честно накроет, тем лучше. По двум причинам. Во-первых, приятный факт — раз мужик имеет возможность не считать копейки, то его благосостояние явно возросло. Это плюс. Второе, и не менее важное, — еще не поздно как-нибудь изощриться и дать самому себе пинок в сытый зад, а после этого заставить себя же насильно пользоваться мелкими медными деньгами. Хотя, несомненно, этим будут сильно изумлены некоторые знакомые продавщицы и юные девочки, случайно оказавшиеся за твоим плечом у газетного киоска.
Я внезапно тогда понял, что копейки — это ведь часть моего труда, приятель, как и крошки хлеба на моем обеденном столе. Некоторые могут позволить себе смахнуть эти ненужные крошки, да и надоедливую мелочугу в сторону, в мусор… Это их право, это их жизнь. Ну а если все-таки задуматься о том, что кому-то рядом в этот самый момент без этих крошек и крошечных копеек может быть очень и очень плохо…
Я думаю, что наш Серега сохранял еще какую-то гордость, считал, что еще немного, еще один шанс — и он выкарабкается, поднимется на волну, опять станет оттопыривать свой пиджак привычным когда-то бумажником. Стыдился своих мелких, пока еще, как он считал, денег…