Сломанные вещи. Часть 3 из 4
Шрифт:
– Почему?
Я думаю лишь мгновение. Иногда правильный ответ – самый простой.
– Я бы хотела, чтобы ты остался со мной. Я привыкла быть одна и жить… не очень правильно, – всё же снова запинаюсь от смущения. Но ничего, я справлюсь. – Но, может… это возможно изменить. Жить по-другому. Если бы ты захотел составить мне компанию.
Некоторое время Син следит, как я пью, затем всё же отступает, отворачивается к кофемашине и выбирает двойной ристретто. Взяв чашку, садится напротив. Неспешно делает глоток.
– Если отец тебе позволит. Он действительно может насильно отправить тебя в то
От его слов настолько тягостно и тоскливо, что я закуриваю. Действительно, ситуация неустойчива, и кажется, что я вообще ничего не контролирую. Дэн ведь… Я думала, что всё в порядке, но в один момент всё исчезло. Так же и Син может исчезнуть, уйти или… Кое-как сглатываю ком в горле, не имея сил даже мысленно озвучить вариант с участием военных.
Да, сунуть в пансионат против воли реально, подобные случаи даже не особо скрывали. Однако известен и прецедент, когда девушка на первой же беседе избила наставницу и, взяв её в заложники, выбралась оттуда. Была шумиха в газетах, однако недолго, дело замяли. Но ту девушку больше не трогали. Проблема в том, что я так не смогу. Я не настолько сильная и смелая. Проклятье, да я даже возразить никому не могу, не то что ударить человека! Однако у меня есть кое-что получше слов – большое и увесистое «нет» для моего отца.
Син отпивает кофе, глядя на меня поверх чашки. А я смотрю на него. Могу ли я ему сказать? Доверяю ли настолько, чтобы открыть свой главный секрет – об анонимной пневмо-ячейке в банке? Чувство беспомощности давит, требуя не доверять вообще никому, врать до последнего, чтобы хоть так иметь преимущество. Что, если Син и правда преследует лишь собственные цели? Я не знаю, чем он занимается. Что, если – как всегда предупреждал отец – он лишь использует меня? Притворяется заинтересованным и заботливым? Иррациональный страх, ядом разъедающий изнутри, настаивает, что так и есть.
Но я всё же выбираю доверие. Пусть это наивно, пусть в итоге я пожалею, но… К тому же в банковской ячейке – лишь копии. Оригиналы спрятаны в другом месте, о котором уж точно никому не стоит рассказывать.
– Я не так уж беззащитна. У меня есть… кое-что. Компромат. Иногда городской судья принимал сомнительные решения в пользу обвиняемых. Корпораций. Золотых граждан. Разных выродков. Конечно, за недостатком улик или потому что доказательства были недостаточно убедительны… Но у меня есть документы, связывающие его с анонимными банковскими счетами, на которые поступали крупные суммы, а ещё с подставными организациями, которые время от времени дарили господину судье разные приятные бонусы. Так что если вдруг он захочет войны… – Я нервно хихикаю от пафоса собственной формулировки. Такая фраза подходит для фильма, но в жизни звучит глупо. – То есть вряд ли, это маловероятно, он просто любит портить мне настроение и показывать свою власть. Да и не воспринимает всерьёз. Но! Если вдруг что-то случится, я смогу за себя постоять.
Хотя вообще-то я лишь надеюсь на это, а на практике, может, и не решусь. Трудно дать отпор человеку, которого боишься всю жизнь.
Син не отрывает взгляда от моего лица. Собранный и деловой.
– Как конкретно это выглядит? Допустим, тебя доставили в то заведение. Что ты будешь делать?
Чёрт, уверена, что если сейчас обрисую свой план хотя бы в общих чертах, он будет выглядеть до смешного наивно.
– В целом данные активируются кодом. Я могу сделать это заранее. Но… – Под его внимательным взглядом я мямлю, краснея, как глупая школьница. – Если не будет возможности, тогда есть запасной вариант – изменение физиологических показателей.
Син изумлённо поднимает брови.
– Ты серьёзно рассчитываешь, что я буду сидеть и ждать, пока ты умрёшь?
– Нет, это… То есть «прекращение жизнедеятельности» я указала, конечно, но это не единственный вариант.
– Прям обнадёживает. – Выражение его лица отражает всю глубину скепсиса.
– Там вполне конкретные показатели. Если что-то случится – я изменю их, и данные уйдут… ну, куда надо.
– Как именно «изменишь»?
Перед глазами мелькают неприятные образы. Активация пневмо-ячейки завязана на значительное повреждение кисти левой руки: проткнуть ладонь чем-то острым, масштабно обварить кипятком, сломать пальцы дверью… Большой выбор болезненных вариантов.
Но я уверенно качаю головой, изо всех сил играя крутую девицу, которая знает, что делает.
– Это не принципиально. Главное – я хочу, чтобы в случае любого конфликта ты действовал разумно. То есть спрятался. Если ты попадёшься полиции и в итоге военным – это будет значить, что моя попытка помочь с самого начала не имела смысла. Понимаешь? – настойчиво смотрю ему в глаза. – А я хочу, чтобы у меня получилось помочь… хотя бы тебе. Поэтому ты уйдёшь и спрячешься, как раньше, а я сама разберусь со своими проблемами. И уж точно никто не будет убивать судью.
– Ты знаешь, что ощущает телохранитель, когда его владелец мёртв?
Я сжимаю губы. Ворчливо повышаю голос:
– Нет, не знаю. И ты не знаешь. Могу предположить, что это неприятно. Но ты не обязан умирать из-за этого.
Син опускает взгляд на пустую чашку. Проводит пальцем по ободку.
– Мне кажется, это больше, чем «неприятно». Если даже ухудшение твоего самочувствия я ощущаю как… – он говорит медленно, подбирая слова: – Как сильное стремление исправить это… Даже не считаясь с угрозой для себя. А критическое повреждение твоего организма может помешать мне действовать рационально. Как тогда, в клубе, когда тебя чуть не задушили. У меня было чувство, что я обязан воспрепятствовать этому. Прекратить то, что с тобой происходит. Любыми методами.
Упоминание «Психушки» обжигает стыдом, но я сдерживаюсь. Держу лицо как могу.
– Ты прям… не мог себя контролировать? Как будто тело действует само по себе?
Это было бы плохо. Однако, к моему облегчению, Син уверенно отвечает:
– Нет. Физически – мог. Пожалуй, я мог бы уйти и ничего не предпринимать, хотя это было бы трудно.
– Видишь? Именно это ты и сделаешь. Уйдёшь и переждёшь все эти эмоции. В итоге они пройдут, и всё наладится.
– А если ты всё-таки умрёшь? – Он выглядит задумчивым. – Порт останется в твоём теле, я буду… не знаю, постоянно чувствовать эти данные? Они же не «пройдут».