Сломанный клинок
Шрифт:
— Робер, — тихо спросила девушка, — тебе не жалко, что все это прошло?
Робер пожал плечами:
— Жалко, конечно. Но что поделаешь…
— Помнишь, как мы раз подрались с тобой там, наверху, и я чуть не свалилась с лестницы?
— Я все помню, — улыбнулся Робер.
— Ты тогда ужасно перепугался, — мечтательно продолжала Аэлис, — а потом еще больше разозлился и тут внизу задал мне хорошую трепку…
— Ну, это уж ты выдумываешь.
— Не выдумываю вовсе, мне частенько от тебя доставалось… — Она вздохнула и грустно добавила: — А что такого? Я ведь не в укор тебе. Напротив… это тоже было хорошо… — Голос девушки дрогнул, и Робер увидел в ее глазах слезы.
— Аэлис, ты чего? — Он подошел и, сев рядом, взял за руки.
— Ах, Робер, я сама не знаю… но мне вдруг стало так грустно! — Аэлис молча прижалась щекой к его лицу.
Молчал и Робер, поглаживая ее волосы. Сегодня ему тоже было грустно, почти тревожно.
— Аэлис, ты думала когда-нибудь о том, что будет дальше? Тебе уже пятнадцать, в этом возрасте девушек выдают замуж…
— Робер, ну что сейчас об этом говорить! — досадливо отозвалась Аэлис.
— Ты права, говорить ни к чему. Я много думал, Аэлис, и… Словом, осенью мне придется покинуть Моранвиль, попытать счастья на стороне.
— Ох нет! — испугалась Аэлис. — Я не хочу, чтобы ты уезжал!
— Иначе нельзя, моя любимая! Если мне повезет, через два-три года я вернусь за тобой, опоясанный рыцарским мечом.
— Нет!! — Аэлис вцепилась ему в рукав и заплакала. — Не надо мне никакого рыцарского меча, ничего не надо! Я не хочу, чтобы ты уезжал, слышишь? Не хочу без тебя!
— Я тоже не хочу без тебя, поэтому и придется мне уехать. Подожди меня три года, только три…
— Нет, нет и нет! — крикнула Аэлис. — Ничего не буду обещать! Я люблю тебя и ничего не хочу больше знать!
Она заплакала еще громче, и Робер пожалел, что заговорил об отъезде. К чему было расстраивать ее заранее?
— Ну хорошо, любовь моя, успокойся… Я ведь еще никуда не еду! Слышишь? Я ведь с тобой… успокойся же и посмотри на меня!
Аэлис подняла голову, и Робер стал целовать ее мокрые от слез глаза.
— А знаешь что? Давай поднимемся туда!
— Давай! — обрадовалась Аэлис. — Мы и правда совсем забросили свою башню… Слушай, а кто была эта Фредегонда?
— Королева франков — давно, еще до Карла Великого. Отец Морель называет ее великой грешницей…
Аэлис, поднимаясь следом за Робером по узкой лестнице, вырубленной в толще стены, сразу навострила уши:
— Правда? А что она сделала?
— Много чего. Она приказала убить двух своих пасынков, а невесту одного из них, принцессу Брюнельду, долго держала в темнице. И епископа Руанского тоже велела умертвить…
Поднимаясь вдоль всей южной стены башни, лестница затем поворачивала вправо под прямым углом и продолжала подниматься еще круче. Отсюда, через заросший плющом пролом, можно было выбраться на полуразрушенную стену, соединяющую башню с угловым барбикеном [39]наружного оборонительного пояса. Слабый свет едва проникал сюда сквозь узкие, редко прорубленные щели-бойницы, было сыро и холодно, несмотря на летний зной снаружи; пахло плесенью и птичьим пометом. Аэлис стало страшно, и она крепче уцепилась за руку Робера:
— Ты думаешь, злая королева действительно здесь жила?
— Этого я не знаю, — ответил Робер. — Но башня очень старая. Видишь, тогда даже не умели еще выкладывать винтовые лестницы, как теперь. И потом, она четырехугольная, а не круглая, таких башен не строят уже лет двести. А знаешь почему? Выгнутая стена прочнее, она лучше выдерживает удары осадных машин.
Миновав еще три поворота, они наконец вышли наружу. На верхней площадке, как всегда пустынной, отгороженной от всего мира, было знойно от раскаленного солнцем камня и все залито светом и таинственной тишиной, словно древние потрескавшиеся плиты хранили ее в этом забытом уголке.
— Как тихо… — прошептала Аэлис. — Ты слышишь, какая тут тишина? Кажется, будто камни что-то рассказывают…
— Наверное, так оно и есть, — тоже шепотом ответил Робер, не отпуская ее руку. — Смотри, Аэлис, мы здесь совсем одни.
Башня Фредегонды, хотя и не очень высокая сама по себе, была воздвигнута на вершине моранвильского холма, и сейчас выше ее из всех сооружений замка поднималась только мрачная громада донжона, да и то лишь верхний его ярус.
— Ты уверен, что нас оттуда никто не увидит? — спросила Аэлис еще тише.
— В эту сторону не выходит ни одной бойницы, а дверь на верхнюю площадку донжона замурована — я нарочно спрашивал у Симона. Сказал, что мне хотелось бы взглянуть на окрестности. Симон говорит, что выход замуровали после того, как дама Алиенор де Пикиньи бросилась оттуда вниз, узнав, что мессир Готье убит неверными под стенами Аскалона. Нет, Аэлис, здесь мы одни…
Он взглянул на девушку и, встретив ее немного испуганный и словно ждущий чего-то взгляд, внезапно смутился, чувствуя, как заколотилось сердце.
Они долго молчали, а потом Робер спросил:
— Помнишь, мы с тобой сидели вон там… и ты мне рассказывала, как твой прадед воевал с епископом Бовэ…
— Помню… — вздохнула Аэлис. — Давай посидим, как тогда, хочешь?
Держась за руки, они прошли к противоположной стене и, обжигаясь о горячий камень, сели прямо на пол.
— Ой! Не могу, Робер! — охнула Аэлис, вскакивая на ноги. — Я тут спекусь, как еретичка на костре!
— Тогда иди сюда! — засмеялся Робер, протягивая ей руки. — Садись ко мне на колени…