Сломленные
Шрифт:
Мне казалось, что причины побега Оливии из Нью-Йорка прячутся в чём-то чуть более интересном, нежели клишированный любовный треугольник, но когда Майкл подумал, что это Оливия попросила его повидаться с ней, его ответ пришёл через секунды две. Он так хотел этого, но Оливия его избегала.
Необходимость подпортить ей жизнь, как она подпортила мою, была так велика, что я не мог сопротивляться, а сейчас… сейчас я жалею. Напряжение в холле почти осязаемо, и мой план уже не кажется таким изощрённо хитрым. Он кажется жестоким.
— Оливия, — Майкл движется к ней,
Я уже инстинктивно порываюсь вклиниться между ними, но Оливия практически шипит на меня.
— Исчезни, — рявкает она. — Ты мне это задолжал.
Масштаб моей манипуляции начинает сдуваться, и я чувствую себя как полное дерьмо. Однако я всё-таки бросаю предупреждающий взгляд на Майкла, будто бы предостерегая навредить ей. Но усилия потрачены впустую. Он смотрит только на неё.
Я иду к двери, притормозив рядом с Оливией. Открываю рот, чтобы… что? Извиниться? Но она лишает меня такой возможности.
— Уходи, — говорит она, даже не глядя на меня.
Я заставляю себя выйти за дверь. На какой-то раздирающий сердце миг, не знаю, как сжиться с самим собой.
А потом вспоминаю: я и так уже почти мёртв.
Глава двадцать седьмая
Оливия
Пол уходит, даже не оглянувшись. Наверное, злорадствует, что его месть так идеально соответствует плану.
Мне следует испытывать облегчение из-за того, что настолько ненавистный мне парень исчез из поля зрения и теперь я могу собраться с мыслями, но правда в том, что Пол — всего одна часть этого кошмара. Б'oльшая часть, если быть точной. И он катализатор. Тот факт, что он написал Майклу с одной лишь целью отомстить, наводит на мысль, что в нём есть целый уровень ублюдства, о существовании которого я и не подозревала.
Минутка свободного пространства от него должна дать мне время перевести дыхание. Но, кажется, у меня не выходит дышать.
Набравшись смелости, я поднимаю подборок и смотрю на бывшего лучшего друга. Майкл и я остаёмся наедине только во второй раз с того ужасного дня, когда Итан вошёл в спальню Майкла и увидел меня, целующуюся с его лучшим другом.
Ага. Не надо цеплять мне значок позора прелюбодейки на футболку. Я заслужила тату. На лицо.
Полу невдомёк, насколько уязвимое место он нашёл у меня, заставив встретиться с Майклом лицом к лицу.
Но всё же… Майкл приехал. Он проделал весь путь от Нью-Йорка до Мэна из-за меня, когда я несколько недель игнорировала его сообщения. Мне нужно знать почему, хотя мне кажется, что я уже знаю.
— Зачем ты приехал? — спрашиваю я. — То есть, я поняла, что ты подумал, будто это я попросила, но даже если так… это много усилий.
Его взгляд обжигающий. Тоскливый.
— Потому что я волновался о тебе. И мне нужно было, чтобы ты знала, как сильно.
Сердце пронзает шипами.
— Нет. Не надо.
—
Ту же самую боль, которую ощутила я, когда Итан без оглядки убрался из моей жизни. Мы с Майклом облажались. В смысле, мы реально, сильно облажались, и этому нет абсолютно никакого оправдания. Но Итан не дал нам шанса объясниться. Мы не можем ничего исправить, вообще, однако у нас даже не было шанса сказать о своей любви и о том, как нам жаль.
В конце концов я получила такой шанс в конце лета, когда заявилась на вечеринку в хэмптонском пляжном доме родителей Итана. Теперь я понимаю, что с Майклом мне тоже нужно завершить историю. И ему это нужно в той же степени.
— После всего случившегося я не могу позволить тебе думать, что ты была всего лишь частью какого-то жалкого состязания между мной и Итаном, — он вновь движется ко мне, и на сей раз я даю ему взять меня за руки.
— Итан был твоим лучшим другом. Лучшим другом.
Майкл слегка опускает подбородок.
— Знаю. Это был мерзкий поступок.
Я фыркнула.
— Наш поступок за гранью мерзости, я даже не знаю, есть ли для этого подходящее слово.
Комната погружается в тишину.
— Я знаю, — наконец отзывается Майкл.
— Тогда почему? Я не снимаю с себя вины, но ты был инициатором. Я не злюсь, просто… почему, Майкл?
И пусть я спрашиваю, пусть я знаю, что ему нужно это сказать, а мне нужно это услышать, ведь так я смогу помочь нам двигаться дальше, мне не хочется, чтобы он это произносил. «Не говори, — безмолвно прошу я. — Прошу, не надо».
Но до Майкла не доходит мой немой призыв. Сколько бы лет он ни был хорошим другом, как бы близки мы ни были, он никогда меня не слышал. Не так.
— Потому что я любил тебя, — произносит Майкл, почти сломив меня простотой своего заявления. — Всё ещё люблю.
Я закрываю глаза.
— Как долго? Когда это началось?
Майкл пожимает плечами.
— Всегда.
Господи.
Он стискивает мои руки.
— Лив. Я должен знать. Ты… можешь… ты любишь меня, Лив? Ты любишь меня?
Боже.
Мне хочется солгать. Хочется избавить лучшего друга от жгучей боли, которую спустит с привязи правда. Но не могу. Я задолжала ему — как и себе — быть честной.
— Нет, — говорю я мягко. — Не любила. И не люблю. Не в таком смысле.
И после я жду, что он задаст мне вопрос. Жду, когда он спросит у меня почему я позволила ему себя поцеловать, если не отвечала на его чувства. Почему вернула ему поцелуй.
Я готовлю себя, но вопрос так и не звучит. Может быть, он не вынесет ответа. И, как ни странно, хотя мне и стоит чувствовать облегчение от полученной отсрочки, я почти жалею, что он не потребовал ответов. Ведь я наконец-то готова их дать.