Сломленные
Шрифт:
Одной рукой он монотонно переворачивает страницы своей книги, другой — то поглаживает свод моей ступни, то потягивает чай, который я сделала для нас. Не так давно на его месте был алкоголь. Пол по-прежнему пьёт его время от времени, но теперь это, скорее, второстепенное, а не опора, необходимая ему в течение дня.
Куда ни глянь, я вижу лишь прогресс. Не то чтобы Пол является для меня каким-то проектом. Больше нет. Теперь он не вершина, которую мне нужно покорить, чтобы одолеть собственных демонов и отработать зарплату. Он человек.
Тот,
Улыбка едва заметно тухнет, пока я пытаюсь отбиться от этих мыслей. Но они не поддаются мне, поэтому я принуждаю себя встретиться с правдой лицом к лицу. Ну и что, что мы не обменялись словами любви? Мне двадцать два. Я уже не нуждаюсь в заверениях о бесконечной преданности, кольце или в долгих разговорах о «нас», которые сводят парней с ума.
Но намёк на то, что между нами происходит, был бы кстати. Всего лишь намёк.
— Ты хмуришься, — лениво замечает Пол, по большей части концентрируясь на книге.
— Биография Эндрю Джексона навела на размышления, — лгу я.
— Угу. Да ты прямо оторваться не можешь, — произносит он, указывая взглядом. Пол ссылается на то, что я осилила лишь десятую часть, хотя начала её больше двух месяцев назад.
Я уже открываю рот, чтобы парировать, будто наслаждаюсь ей, но вдруг захлопываю книгу.
— Ладно, хорошо. Она мне не нравится, — я бросаю тяжеленный фолиант на край стола с недовольным видом. — Я пыталась сделать так, чтобы она мне понравилась. И да, по идее она должна мне нравится, ведь это обогатит мой ум, и всё такое, но я умираю от скуки.
Он поджимает губы, будто скрывая улыбку, и я прищуриваюсь, глядя на него.
— Ну давай. Осуждай, — предлагаю я.
Пол передёргивает плечами.
— Даже не собирался. Просто гадал, сколько тебе понадобится времени на признание того, что ты не втянулась.
— Ты, похоже, думаешь, что мне нравится читать только журналы про знаменитостей, — ворчу я.
— Не правда, — отвечает он, щипая меня за большой палец. — Сделай перерыв. Биографии не для всех. Ты сможешь найти несколько тем, которые придутся тебе по душе. Могу посоветовать пару книг из тех, что у меня есть.
Я киваю движением головы, лишённым и толики энтузиазма, и Пол внимательно изучает меня какое-то время, прежде чем закрыть свою книгу.
— Окей. У тебя на уме не только книга. Давай послушаем.
Я улыбаюсь.
— Знаешь, для человека, который столько времени ни с кем не встречался, ты умеешь понимать женщин.
— Как и кататься на байке, — произносит он. — Только то чуть пострашнее. Но если серьёзно, в чём дело?
— Сама толком не знаю, — говорю я, честно отвечая ему. — Видимо, нет настроения для книг.
Пристроив на мою ногу уже обе руки, он массажирует её сильными разминающими движениями, и ощущения от этого потрясающие.
— Хорошо. Значит, давай поговорим.
Я одариваю его насмешливой улыбкой.
— В чём подвох?
—
Я возвожу к глаза потолку.
— Самое грустное, что это шутка лишь наполовину.
— Даже меньше, если честно. Мне очень нравится минет.
— Я в шоке. В полном.
— А теперь серьёзно, Миддлтон. Скажи, что у тебя на уме, или спроси. От твоих душевных терзаний у меня изжога.
Я едва не произношу, что он может вернуться к чтению, и что, да, я бы очень хотела, чтобы он посоветовал мне другую книгу. Желательно такую, которая бы не оказывала на меня такой сильный эффект колыбельной, как эта биография.
Но мне хочется поговорить. Только я не стану спрашивать его о нас. Не просто потому, что не хочу видеть его передёргивание, а ещё и потому, что ужасно боюсь услышать ответ, который могу получить. Я не готова узнать, что он считает наши отношения всего лишь весёлой интрижкой, которая помогла ему выбраться с тёмной стороны.
— Расскажи мне о том, что произошло, — выпаливаю я. — В Афганистане.
Мой разум на миг заполняет пустота, как и его лицо, и я прикрываю рот рукой.
— Прости. Я просто… Не знаю, почему так грубо это бросила.
Губы Пола изгибаются, а вместе с ними движутся и шрамы.
— Ты спросила, потому что хочешь знать.
Я открываю рот, чтобы сказать ему, что это не моё дело и он сам расскажет мне, когда будет готов. Но потом вспоминаю сказанное им в тот день, когда он узнал, что я прогуглила его. Вспоминаю, почему он так вышел из себя. Пол сказал, что никто никогда не спрашивает его о том, что случилось, как человек человека.
А я только что сделала это, поэтому… Задерживаю дыхание. Пожалуйста, пусть это будет оно.
Он слегка подаётся вперёд, скользя руками по моим икрам. Мы оба наблюдаем за движением его рук, прежде чем он неторопливо поднимает взгляд, встречаясь со мной глазами.
— Я хочу рассказать тебе. Хочу, чтобы это была ты.
Его глаза полны доверия, отчего у меня сжимается сердце. И тогда я понимаю.
Я люблю его.
Не той простой любовью, которой любила Итана, или той тёплой, незамысловатой, которую испытывала к Майклу как к другу.
Я люблю Пола, человека. Люблю его мрачность и его тени. Люблю его улыбку и доброту, которую он так усиленно старается скрыть. Люблю мальчишку-квотербека под личиной ветерана войны и люблю покрытую шрамами правую сторону его лица даже больше, чем идеальную левую.
Я люблю его.
И благодаря этой любви я делаю самое тяжёлое, что мне когда-либо приходилось делать. Позволяю ему рассказать свою историю, хотя и понимаю, что уродству того, что он может мне сказать, по силам разорвать меня на части.