Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
Незнакомый женский голос окликнул, когда Огонек возвращался к себе после очередного урока у Лиа. Низкий голос, довольно — таки молодой. По имени позвала. А сама — с полукровку ростом, на грустную сойку похожа, через лоб ремешок плетеный кожаный.
— Подойди, мальчик, — серьезность тона этой почти незнакомой женщины несколько испугала.
— Да, аньу?
— Не называй меня так. Лучше анна — старшая сестра. А имя мое — Ила. Лиа меня знает. Скажи, ты помнишь хоть что-то?
— Не знаю. У рууна… дикарей, — поправился он, —
— Какой была твоя мать?
— Я не помню, — понуро сказал Огонек. Уж мать — то забыть…
— Ох, прости, конечно, — откликнулась женщина, и добавила вскользь: — Так темные волосы или светлые?
— Темные, но с тонкими прядями светлыми… ой, — замер, захлопав глазами. — Я не помню, — повторил уже не так убежденно.
— Северянка, значит, — улыбнулась Ила. — Я так и думала. А что твоя память сохранила или уже выпустила наружу?
— Мало. Отец… кажется, он был высокого роста, но, если я видел его совсем малышом, то любой бы показался высоким, — эта женщина вызывала доверие, да и прятать — то было нечего. — А еще почему-то огонь вспоминается… горит на полянке, искры летят… А еще… — Огонек запнулся; проскользнувшая картинка, нет, тень ее была для него новой. — Я должен знать кого-то еще. Они жили с нами.
Ила задумчиво смотрела на него, будто сверяя с неким известным ей образом.
— Интересно, почему ты вспомнил ту птичку? Да, мне сказали. Если ты тот, о ком я думаю… Много весен назад Тейит покинула девушка по имени Соль. Она ушла за своей любовью. Южанин по имени Тахи подарил ей серебряную птичку… таких не делают у нас. Соль была моей лучшей подругой. И вы… да, вы похожи.
— Значит… это моя мать? — обмирая от ужаса и восторга, спросил Огонек.
— К сожалению, я не знаю. Не хотелось бы отправиться по ложному пути… но ты вполне можешь быть ее сыном по возрасту, ты помнишь такую игрушку — хотя кто может поручиться, что она в точности такая, как была у Соль? Быть может, это обычная южная безделица, хоть и непонятно, почему так совпало. Но главное — ты похож на Соль. Губы, брови, нос… сходство не потрясает, но вполне явственно. Впрочем, я могла и забыть подругу… — она призадумалась. — А лицо того человека с Юга я уж точно давно позабыла, да и видела мельком.
— А как… меня зовут? — шепотом спросил он.
— Откуда мне знать… — наконец-то женщина улыбнулась. — Даже если ты в самом деле ее сын, имя тебе давала не я.
— Анна, можно, я буду… считать себя сыном твоей подруги? — неуверенно, с надеждой попросил он. — Ведь у меня… никого нет. Я полукровка, конечно, но… ты позволишь?
— Да что ты! — она заливисто рассмеялась, помолодев весен на десять, потом сказала: — А мать Соль жива.
— Кто она?
— Лиа — целительница.
— Ох…
Так и стоял, будто молния сверху ударила и к земле пригвоздила. Говорят, есть такие молнии — как копья…
— Соправители знают, что ты… — продолжала незнакомка меж тем, и не сразу заметила, что мальчишка вовсе окаменел.
— Да что ты? Или я тебя напугала? — встревожилась она, ладонью помахала у него перед глазами: — Эй! Настолько не по нраву такая родня?
— Что ты, — Огонек покраснел, будто спелая свекла, и умоляюще проговорил:
— Она бы скрыть не смогла. Ведь она не должна узнать?
— Лиа? Та, что одна шестнадцать весен прожила, о дочери тоскуя? — опять рассмеялась женщина. Теперь не на грустную сойку смахивала, а на пересмешника.
А вот Огонек не радость испытал, а страх.
— Ты говоришь, Лайа и Лачи знают. Но они ничего не сказали ни мне, ни ей.
— Да пусть катятся оба, — отрезала Ила, и Огонек не усомнился — в детстве она нередко играла с мальчишками, а могла и командовать ими. Неужто его мать тоже была веселой и бойкой?
**
Тейит, шестнадцать весен назад
Пол, устланный циновками, был мягким. Расшитый кожаный полог, тяжелый, откинула Соль, заходя в дом; другой полог, из тростника, отграничивал спальную часть. У стены стояли горшки и кувшины, большие и маленькие, расписанные и раковинками изукрашенные.
Соль присела на низкое сиденье; помешала темное ароматное питье в горшочке, стоящем на камнях в очаге. Зерна чуэй давали силу и были приятны на вкус. Запеченная в глине рыба да сладкий напиток — сегодня хороший ужин у Соль с матерью. Лиа все, что могла раздаривала беднякам, оставляя лишь средства на покупку нужных снадобий, которые не могла приготовить сама, да прочего, необходимого для исцеления. И даже Кесса — дани не могла с ней ничего поделать, в конце концов махнула рукой: пусть живет, как нравится, лишь бы что требуют исполняла. Несмотря на свой талант и расположение Кессы, Лиа так и не стала ее “домашней” целительницей — нрав беспокойный мешал. Вечно она пропадала там, где нужна была ее помощь, не только Сила, но и знания трав, и способность распознать болезнь еще в зародыше. Только вот себя не жалела…
Многие дома благословляли ее имя. А дочь родная — просто ее любила.
Лиа поздно вернулась. В легкой долбленке ее отвезли далеко на поля, где люди работали с утра и до ночи.
— Мама, ты так потеряешь здоровье, — укоризненно говорила дочь, принимая у Лиа плетеный короб с лекарствами. — Есть и другие целители.
— Лучших Обсидиан и Хрусталь держат подле себя, — ломким от усталости голосом сказала женщина. — Да и сами они не больно-то рвутся в бедные кварталы. А работающие на полях кормят нас всех.
— Ты забыла про охотников и рыбаков.
— Не забыла. Эх, если бы удалось отыскать хорошую тропу через горы, — Лиа распустила тугой узел волос и медленно, с наслаждением пила сладкий чуэй. — В море очень много рыбы, много ракушек.
Соль улыбнулась. Мечта матери — море. Отец ее отца ходил по тропкам, оставленным сернами, вместе с другими смельчаками, и вместе с прочими дарами моря приносил пестрые шипастые раковины и другие диковинки — водяных звезд и усеянные иглами шары. Но горы не любят людей. Они шевелят хребтами и выбрасывают клубы огня. Только здесь, возле Тейит, горы спокойные.