Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
**
Лес
Умеющие лечить — урши. Их почитали всюду. Но этот пугался знаков почтения, говорил, что лечит плохо и долго. Седой смирился с этим — значит, в себя не верит. Но все равно у его шалаша вешали связки ягод, перьев и трав.
Дожди закончились.
После дождей уже не первый оползень случился — но раньше все на другой стороне, и ниже. А тут вроде прочно камни лежали — Седой хорошо выбрал место.
Дочь леса, Белка, легкая и проворная, все-таки была непуганой и любопытной, забиралась, куда запрещали;
Огонек прижал девчонку к себе и зажмурился. А потом его встряхнуло, перевернуло, ударило…
Перед глазами извивались слепяще-красные змеи. Больно не было, но дышать змеи мешали — стоило набрать воздуха, они подползали и сжимали грудь. И ноги тоже, а может, ног вовсе не осталось? Не чувствовал.
Сообразил, что сидит, сжатый камнями со всех сторон, лишь когда Белка зашевелилась. Двигаться было сложно, однако в щели между камнями виднелось небо. Тогда закричал — и услышал встревоженные звуки, которыми обменивались между собой рууна.
Только тут понял, что кричит не на их языке.
Соплеменники опасались приблизиться к завалу — вдруг снова покатятся камни? Все равно не поможем, говорили Седому. Но тот настаивал, свирепо рыча, и отвешивал оплеухи особо робким. Тогда рууна по одному стали подходить и растаскивать сперва мелкие камни. Понемногу уверились, что новый обвал не грозит, и стали шевелиться уверенней. Скоро между валунами увидели торчащую рыжую прядь. А потом услышали голос чужака и тонкий визг Белки.
Огонек почувствовал, что способен дышать, только когда смог покрутить головой и увериться, что небо и лес никуда не исчезнут, и что крошечная девчонка невдалеке верещит громко и вполне по-живому. Только тогда — выдохнул полной грудью, чувствуя головокружение и блаженную слабость. Красные змеи уползли, хотя их следы еще мерцали перед глазами, если дернуть головой.
Он повернулся, глянуть, как Белка — но увидел не ее. И не соплеменников.
Увидел ноги в коротких полотняных штанах с нашитыми полосками кожи, а потом ту, чьи были ноги — высокую женщину со смуглым, но бледным лицом и собранными в узел волосами цвета пепла. Вроде седыми, но с молодым блеском. У стариков тусклее…
За женщиной стояли двое мужчин с такими же узкими надменными лицами, но с волосами темнее. Не такой, как в Астале, более закрытой была одежда людей, и богато украшена пестрой вышивкой на рукавах и подоле — узоры, непонятные, угловатые.
— Полукровка? — удивлено произнесла женщина, — Здесь есть еще люди, кроме тебя?
— Нет, я… есть рууна.
— Эти дикари?
Огонек не ответил.
— Это ты звал на помощь? — после его кивка продолжила, хмуря изломанные тонкие брови:
— Прекрасно, мы свернули с пути и мчались по кустам, чтобы найти… полукровку? — сказала она, обернувшись к своим, и спутники понимающе хмыкнули.
— И ради того, чтобы… — голос женщины прервался, потом она сказала резко:
— Смотри мне в глаза! Твоя радужка; я думала, показалось, но нет, слишком яркий оттенок…
Она сунула руку за пазухи, и Огонек подался назад, позабыв, что лежит на камне, и дышать позабыл. Знал уже, чем кончаются такие движения.
А женщина достала золотисто-оранжевый камень, но из него не вырвалось молнии или чего-то невидимого, убивающего. Пока женщина бормотала что-то, водя камнем по воздуху над Огоньком, камень будто мягко светился.
— Встать, — велела она, убирая самоцвет. — Кто ты такой?
— Я… Огонек, — будто имело смысл, как назвали в Астале.
— Это совершенно неважно, твое имя, — произнесла женщина: — Мейо Алей нечасто одаряет своей милостью тех, кто недостоин ее и не способен оценить всю ее полноту. В тебе и правда есть Сила… для полукровок это редкость. Но она еще и разбуженная! Кто ты? Откуда?
Голос ее, негромкий, был глубок и ровен, говор напоминал о ком-то из давнего прошлого. Тут только Огонек осознал, что и слова она произносит… немного другие. Давно, на агатовом прииске, привык к южной речи, а это, выходит, северная. И он ее понимает. Ах, да — Белка! Где Белка?! Она завизжала — значит ли это…
Он испуганно повел взглядом по сторонам. Заметил шевеление в кустах неподалеку. Значит, ее не тронули.
— Тебя ударило по голове камнем? — спросила женщина, и в гортанном голосе ее почудилось легкое раздражение. — Я не намерена вытягивать из тебя слова, словно искать в песке золото.
— Прости … — Огонек оглянулся в поисках дикарей, но те рассыпались по укрытиям. — Я почти позабыл слова. Я… — он кожей чувствовал ее презрение, и презрение ее молчаливых спутников, для них он был хуже дикарей: почти голый, грязный, поцарапанный, во что превратились волосы, страшно сказать. — Я ничего не могу ответить. Не знаю, что отвечать. Сейчас я живу с ними, — кивнул в сторону дикарей. — Много лун уже…
— Но ты же пришел откуда-то ? — нетерпеливо спросила она
— Оттуда, — указал на лес. — Мы с ними перебрались выше, когда вон ту котловину залил дождь. А до этого жили…
Она нахмурилась.
— Ты что, родился у дикарей?
Огонек вздохнул. Рассмеялся неожиданно для себя. От него снова требуют что-то … ну, получите. Только свое останется при себе.
— Я всего год как помню себя. Долго шел по лесу, потом набрел на агатовый прииск Асталы. Они оставили меня там работать. А потом… Сильнейшие Асталы нашли этот прииск и сочли его незаконным. Кого-то убили, кого-то забрали с собой. Мне удалось убежать.
— А твоя Сила?
— О прошлом я ничего не помню, — тихо сказал Огонек, стараясь не отводить взгляд.
— Элья, мы зря тратим время, — сказал один из мужчин.
Не имя, понял мальчишка. Так обращаются к высшим, к женщинам.
— Полукровка. А вот откуда… — она задумалась. — Впрочем, бывает, если кто-то из его родителей жил в Чема или Уми… Но, если судить по чертам, северная кровь в нем сказалась сильнее, — светловолосая обернулась к своим. — Его отец или мать были отмечены Силой, вряд ли большой, раз он не пуст, как ореховая скорлупа.